Бедным быть не стыдно, стыдно быть дешёвым.

Когда нам плохо, мы думаем: «А где-то кому-то — хорошо.» Когда нам хорошо, мы редко думаем: «Где-то кому-то — плохо.»

«Сейчас скажу красиво: хочешь быть мастером, макай свое перо в правду. Ничем другим больше не удивишь»

Не старость сама по себе уважается, а прожитая жизнь. Если она была

«Все ценное и прекрасное на земле создал умный, талантливый, трудолюбивый человек. Никогда еще в истории человеческой ни один паразит не сделал ничего стоящего»

«Не страшна глупость правителя, ибо он всегда божественно глуп, если не знает другой радости, кроме как политиканствовать и ловчить. Страшно, что люди это терпят»

В жизни — с возрастом — начинаешь понимать силу человека, постоянного думающего. Это огромная сила, покоряющая. Все гибнет: молодость, обаяние, страсти — все стареет и разрушается. Мысль не гибнет и прекрасен человек, который несет ее через жизнь.

Вот вы там хотите, чтобы все люди жили одинаково… Два полена и то сгорают неодинаково, а вы хотите, чтоб люди прожили одинаково!

Те, кому я так или иначе помогаю, даже не подозревают, как они-то помогают мне.

Собрались три бледно-зеленые больничные пижамы решать вопрос: как мужику в одной лодке переплавить через реку волка, козу и капусту? Решать стали громко; скоро перешли на личности. Один, носатый, с губами, похожими на два прокуренных крестьянских пальца, сложенных вместе, попер на лобастого, терпеливого:

-- А ты думай! Думай! Он поплавит капусту, а волк здесь козу съест! Думай!.. У тя ж голова на плечах, а не холодильник.

Лобастый медленно смеется.

Этот лобастый -- он какой-то загадочный. Ино…
… показать весь текст …

Сегодня утром я спросил мою уважаемую Анфас: «Что происходит на земле?» Анфас честно выглянула в окно… Подумала и сказала: «Война во Вьетнаме». «А еще?» Она не знала. А на земле была Весна.

Не должно наступать никогда то время, когда надо махнуть рукой и сказать, что тут уже ничего не сделаешь. Сделать всегда можно.

Вот так живёшь — сорок пять лет уже — всё думаешь: ничего, когда-нибудь буду жить хорошо, легко. А время идёт… И так и подойдёшь к этой самой ямке, в которую надо ложиться, — а всю жизнь чего-то ждал. Спрашивается, чего надо было ждать, а не делать такие радости, какие можно делать? Вот же: есть деньги, лежат необыкновенные сапожки — возьми, сделай радость человеку! Может, и не будет такой возможности.

Критическое отношение к себе — вот что делает человека по-настоящему умным. Так же и в искусстве, и в литературе: сознаешь свою долю честно — будет толк.

Родина… Что-то остается в нас от родины такое, что живет в нас на всю жизнь, то радуя, то мучая, и всегда кажется, что мы ее, родину, когда-нибудь еще увидим. А живет в нас от всей родины или косогор какой-нибудь, или дом, или отсыревшее бревно у крыльца, где сидел когда-то глухой весенней ночью и слушал ночь…

Пробовать писать должны тысячи, чтобы один стал писателем.

«Родина…

Что-то остается в нас от родины такое, что живет в нас на всю жизнь, то радуя, то мучая, и всегда кажется, что мы ее, родину, когда-нибудь еще увидим.

А живет в нас от всей родины или косогор какой-нибудь, или дом, или отсыревшее бревно у крыльца, где сидел когда-то глухой весенней ночью и слушал ночь… "

… Ивлев еще раз приложился, долго пил… Потом наклонил бадью и вылил воду. Оба стояли и смотрели, как льется на землю, в грязь чистая вода.
«Вот так и с любовью, — думал Кузьма Николаевич, — черпанет иной человек целую бадейку, глотнет пару раз, остальное — в грязь. А ее бы на всю жизнь с избытком хватило».

«Руccкий нaрод зa cвою иcторию отобрaл, cохрaнил, возвёл в cтепень увaжения тaкие человечеcкие кaчеcтвa, которые не подлежaт переcмотру: чеcтноcть, трудолюбие, cовеcтливоcть, доброту.
Мы из вcех иcторичеcких кaтacтроф вынеcли и cохрaнили в чиcтоте великий руccкий язык, он передaн нaм нaшими дедaми и отцaми.
Уверуй, что вcё было не зря: нaши пеcни, нaши cкaзки, нaши неимоверной тяжеcти победы, нaши cтрaдaния, — не отдaвaй вcего этого зa понюх тaбaку…
Мы умели жить. Помни это. Будь человеком!»

Вот ведь все они — бабы, все с руками, с ногами… казалось бы: какая разница? Нет, елки зеленые, врежется одна в душу — и все. Одна и есть на всем белом свете.