Сидим втроем на террасе, тарелки уже унесли, кофе еще не подали, ветер гоняет по столу салфетки. Все основные новости уже рассказаны, напряжение спало, делимся планами на лето. У двоих из нас дети-школьники, третья отчаялась забеременеть и готовится к ЭКО.

Я своего обалдуя отправляю в Болгарию на три смены, говорит мать школьника. Безумные деньги, кто спорит. Но чего не отдашь за такое счастье.

А моя лахудра в лагерь раздумала, говорю я, мать школьника номер два, будет все лето у меня на голове топтаться, я удавлюсь.

Третья девушка, взявшая кредит на ЭКО, смотрит на нас испуганно.

Что с вами, спрашивает она, вы их совсем не любите?

Мы переглядываемся. Мы давно уже не мыслим в этих категориях. Мы мыслим в категориях «тоска» и «ужас».

Э-э, говорю я. Вот представь себе, что ты живешь с человеком. Которому человеку, во-первых, нет до тебя никакого дела. А во-вторых, ему ежеминутно от тебя чего-то надо. Ты живешь от проблемы до проблемы, и ни одна из этих проблем не твоя.

Девушка, заплатившая за оплодотворение цену хорошего автомобиля, затуманивается. У нее был такой сожитель, еле ноги унесла. Они познакомились на бензоколонке, он стоял весь чумазый в закатных лучах, как последний солдат, и у нее подкосились ноги, а потом он принес ей ландыши.

Ну и вот, продолжаю я. У него постоянно что-то случается, какие-то косяки. И ты постоянно на стреме. Если он звонит — значит, что-то стряслось. Если не звонит — тем более. И тебе надо бежать выручать. Или он болеет. Только что скакал козлом, и вдруг — ах, мне нехорошо. И глаза завел. Беги спасай, сиди в очередях, у врачей в ногах валяйся.

Девушка, желающая оплодотвориться, мрачнеет. Этот ее бывший пил как рыба и да, все было именно так.

А если он не умирает и его ниоткуда не выгоняют, если вдруг передышка, говорю я. Тогда он просто не дает тебе жить, говорю я. Он уходит без ключей и тебе не выйти из дома. Он забывает зарядить телефон и ты теряешь его в торговом центре. Он никогда ни о чем тебя не предупреждает, и ты весь день дергаешься на ровном месте. У тебя не может быть никаких своих планов, он их все сорвет.

Оплодотворяемая девушка угрюмо кивает. После той истории она два года ходила на терапию.

А еще, говорю я. А еще он всегда не в духе. И всегда хочет в данный момент не того, чего хочешь ты. И ты никогда, никогда не делаешь того, что хочешь, а только все уступаешь, все пытаешься угодить, а он не дает тебе даже этой радости, а дает только свою недовольную морду и еще похамливает в ответ на твои старания. А ласков он бывает только, когда ему нужны деньги и он знает, что ты не откажешь. И только тогда он тебе улыбается.

Девушка, желающая материнства, зажмуривается и трясет головой, отгоняя видение. Она отлично все помнит, не так уж давно это было. Она тогда чуть не сдохла, чтобы это прекратить.

Но ты, говорю я тогда. Но ты, говорю я. Ты-то знаешь, что это он стоял тогда с бензиновым шлангом, и вечернее солнце светило ему в спину, и тот, к кому метнулась тогда вся твоя кровь — это был именно он, и по щеке тебя погладил тогда именно этот человек, и каким бы он теперь ни был — именно он принес те ландыши.

И этот невыносимый подросток, на которого глаза бы не глядели — это он обнимал тебя коротенькими ручками и дышал тебе в шею, это он спал доверчиво у тебя на руках, это он написал кривыми буквами на обоях «мама», и это невозможно отменить, как невозможно отменить ту бензоколонку, и ты сама это знаешь.