— А ты топор ни с чем не путаешь? — спросила у Раскольникова старуха.
— Может, ты Дон Жуан и тебе молодая нужна?
— Да, я, видимо, играю не свою роль! — согласился Раскольников.
— Федор Михайлович, а, может, я Дон Жуан? — спросил Раскольников у Достоевского.
— Руби старуху и не парься! — сказал Достоевский.
Так и был дописан роман «Преступление и наказание».
— Дописал роман — не забудь смыть за собой! — сказали критики.

Не бойся тупонуть, бойся протупить. В человеке всё наносное, кроме носа. Сколько бы я ни жил в Париже, внутри меня будет только Житомир. Достоевский красит мир абсолютным мраком. Жизнь — это вечное вожделение импотентных существ.

Когда у Достоевского было игривое настроение, он писал топором.

— Родя, к тебе очередь из старушек!
— Ааааа! Я же Князь Мышкин!
— Родя, бери топор и играй свою роль!
— Аааа, опять левый сценарий, я же Алеша Карамазов!
— Родя, живи своей жизнью и знай, что лучшая версия тебя — рубить старух!
— Ааааа. Топор тупой!
— Родя, доверься миру, топор жизнь наточит!

Накануне праздника Светлого Христова Воскресения Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл обратился к читателям газеты «Известия» (выпуск от 22 апреля 2011 года). Цитата:
…Размышляя о вселенской уникальности подвига Сына Божия, Ф.М. Достоевский в одном из писем формулирует собственное, личностное исповедание Спасителя. В устах истово верующего человека, каким был наш великий писатель и христианский мыслитель, оно звучит на первый взгляд парадоксально и даже искусительно: «Если б кто мне…
… показать весь текст …

— Раскольников! Ты будешь варить кашу из топора! — сказал Достоевский в альтернативном пространстве вариантов.
— Нет, Федор Михайлович, это не тянет на сверх-идею! — не согласился главный герой.
— Тогда я буду Булгаковым, а ты — Шариковым, и в наилучшем из возможных миров я опять сделаю тебя псом! -решил гений.

Достоевский в молодости погнался сразу за двумя старухами и ни одну ни убил, поэтому у Раскольникова старуха была одна.

Раскольников не послушал Достоевского и сварил из топора кашу. Но старуха-процентщица объелась кашей и все-равно померла.

Первую строчку романа «Преступление и наказание» Достоевский написал топором, макая его в чернила.

Старуха у Раскольникова была только одна, потому что после преступления Раскольников отвернулся от Достоевского, как от художника. А другие лирические герои отказывали Достоевскому в просьбах повторить Раскольникова.

Бабки в записной книжке
— Я убил человека. Неужели все повторится? Я дал текст редактору. Редактор сказал: пойдем искать человека.
— Но это я подражал Раскольникову, это первая строчка романа! — сказал я.
— Я тоже подражал Раскольникову, но человека надо найти! Пойдем в кабак! — засмеялся редактор.
И мы с редактором стали ходить по барам, человека искать.
— Первое предложение, по-моему, очень подходит, — серьезно сказал редактор, почесывая одно место, когда у меня в записной книжке оказалось око…
… показать весь текст …

— Я убил человека.
Нет, блин, мало!
— Я убил двух человек.
Нет, не правдоподобно.
— Я убил дюжину народу!
А так перебор.
— Я убил несколько человек.
Во! Это оптимально.
Арсений отложил «Преступление и наказание» и посмотрел на Достоевского свысока.
— Я сделал Достоевского!
Моё начало романа лучше, чем у него. У меня получилось более рефлексивно.
Арсений взял отдельную тетрадку и написал:
— Я убил несколько человек!
Прошло тридцать лет.
… показать весь текст …

Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда ещё лежал в жару и в бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие…
… показать весь текст …

— Я играл не свою роль! — я же никогда не точил ни когти, ни зубы, ни топор! — сказал Раскольников Достоевскому
— Наоборот, это лучшая версия тебя, скажи спасибо, что я не сделал тебя Смердяковым! — возразил Достоевский

— Я убил человека.
— Это что, преступление?
— Нет, это философия!
— Ааааа! Теперь убийство — это философия, все с тобой ясно! Ыыыыыы!
— Да это я по Достоевскому, Раскольникову подражаю, первая строчка моего будущего романа это! Ыыыыыыы!
— Ааааааааа! А я думал, ты про себя. Автофикшн, так сказать.
— Раскольниковфикшн!
— Аааааааа! Когда Вы поняли, про что у Вас история, Вы думаете, как ее рассказать! Айда в ночной клуб!
— Зачем?
— Управляющей идеей твоего романа будет, что ты маньяк-девственник ищ…
… показать весь текст …

Скажу одно: что нравственные лишения тяжелее всех мук физических. Простолюдин, идущий в каторгу, приходит в свое общество, даже, может быть, еще в более развитое. Он потерял, конечно, много — родину, семью, все, но среда его остается та же. Человек образованный, подвергающийся по законам одинаковому наказанию с простолюдином, теряет часто несравненно больше его. Он должен задавить в себе все свои потребности, все привычки; перейти в среду для него недостаточную, должен приучиться дышать не тем воздухом… Это — рыба, вытащенная из воды на песок… И часто для всех одинаковое по закону наказание обращается для него в десятеро мучительнейшее. Это истина… даже если б дело касалось одних материальных привычек, которыми надо пожертвовать.

— Я знаю несколько старух-процентщиц. А как бы всё получше спланировать? — спросил Раскольников у Достоевского.
— Что? Не беги впереди паровоза, ты что, писатель, что ли? — возмутился Достоевский.

Я читал Достоевского — вашего Фрейда.

Я лгу, что я убил человека, когда я не Раскольников. Но кем меня создал Достоевский?

— А пусть меня зарубит сам Достоевский! — сказала Раскольникову старуха.
— А пусть сам и рубит! — согласился Раскольников.