Какое блаженство —
казнить глубину,
где нежно целуются
рыбы

Мчимся, боясь
опоздать, а весна
ползет по земле
улиткой

Эта женщина любит —
ее нежные руки
покрыты солнечным
пухом

Он
шел
и не слышал,
как громко хрустит
под ногами стекло
упавшего жу-
равеля… Он был
тем самым, упавшим
с неба

Поднявшись над морем,
чайка рисует
небо

Мы любили, блуждая
по саду, срывать
с желтеющих веток
осенние звезды
и слушать, как дети
плачут в большие
ландыши

Любовь просыпается,
прыгает в шлепанцы,
умывается, чистит
зубы, потом
выходит из дома
в поисках тех,
кто мчится с глазами,
полными синих
бабочек

Временами
хочется тихо
свернуться до точки
и сладко заснуть
в розовом небе
улиток

Что-то ужасно
важное, что-то
человечное, что-то
колыбельное, что-то…
Теряется в этом
стремлении к со-
вершенству

Я знаю, что грусть — стекло.
Я увидел это однажды.
Был вечер, была зима…

ОНА

В ней нежится луна в ней лень цветет дождями
лесная тишина в ней бьется мотыльком,
но как ее зовут и кто она не знаю
и есть ли на земле ее небесный дом

В ней нежится луна и я с ней где-то рядом
который век подряд который год и миг
окутанный листвой опутанный ветрами
с единственной мечтой увидеть этот лик

Ушла, ушла, ушла…
Взамен пришла весна
… показать весь текст …

В
этом
мире
устало всё —
города от улиц,
вода от рек,
воздух от яблок,
земля от дорог…
А души и окна —
от нескончаемой ми-
молетности

Я дарил тебе птиц
из самых небесных
жемчужин, дыхание
ландышей, смех
бесконечности… Но
душа твоя, светлая,
грезила только
о плахе

Лишь истинно великому дана
способность, отделив себя от мира,
оставить целым и себя, и мир,
лишь истинно великому дана —
способность точки

Я любил в тебе легкость осени,
зимы отдаленный звон,
высокую степень весны
и сладкую тяжесть лета…
А еще я любил
мягкость детских игрушек
в твоих голубых
глазах