В народе часто говорят —
В любой честной компании
Всегда найдётся, кто не рад
Чему-нибудь заранее.

Если ты споришь с идиотом, то, вероятно, то же самое делает и он.

Буду тратить, пока жива,
Деньги с кредитки,
Листы с деревьев,
Мысли, телодвиженья, слова,
Яблоки райские Евьи.

А для чего копить-умножать,
Чахнуть над златом,
Ждать черный случай?
Кредитку закроет пенсия-мать,
Глаза закроет смерть неминучая.

Буду тратить, транжирить всё,
Зимой буду снег развозить на санках,
… показать весь текст …

Возле ворот и в ограде собрался народ. Бабы перешептываются, утирают мокрые глаза, мужики молчат, курят.

Раиска сидит на корточках на терраске, рисует. В доме пусто. В большой комнате трюмо завещано шалью и стоят две табуретки посредине. Все ждут Раискину мамку. Вчера для мамки купили шелковое платье, газовый платочек и шелковые чулки. Сегодня её привезут нарядную. В гробу. Мамка повесилась.

Девочка слышит шепот старух:
— Мишкой-то погребовала, жили бы да жили!..
К дому подъехала машина. Народ засуетился. Бабушка выбегает на терраску, начинает голосить.

Зеленый карандаш выскальзывает из Раискиных пальцев, катится в ложбинку между досками. Девочка пытается выковырнуть его оттуда, но карандаш лежит, как влитой. Раиска понимает, что его уже нельзя достать. Маленькая капелька кляксой падает рядом с ложбинкой, за ней вторая, третья…

Сморщенная, как проросшая луковица, она давно взошла на пьедестал одиночества.

Сидя на последней ступеньке лестницы, ведущей в супермаркет, руками, покрытыми бурой кожей цвета печеной картошки, она развязывала уголок грязного платочка.

Его содержимое составляли две смятых десятки, мелочь и записка:

ИВАНОВА ПАРАСКЕВА. ЕЗЛИ ПОМРУ НА ДОРОГИ СОПЧИТЕ СЫНУ МИШИНЬКИ УЛИСА СЕВЕРНА ШИШНАЦАТЬ.

В парке культуры (умом ли рехнулась?)
Села бабка на чёртово колесо
И пристегнулась.
И поплыла в поднебесье, как в зыбке,
А когда стала точкой,
Незаметно для всех отстегнула цепочку
И шагнула прямо на дерева крону…

Хотели директора парка в тюрьму,
Да нету такого закону,
Чтоб не пускать на чёртово колесо
Бабок умалишенных.
…А крона была
густой,
… показать весь текст …

Василий Розанов до неприличия правдив — в этом его гениальность.

Гыча, моя подруга, кипятком писает по телесериалу «Склифосовский»

-Там такой Брагин! — захлёбывается она слюной, — там такой Пастухов!

— Ну, судя по фамилиям, сценаристы прикололись изначально, — подумала я.

Кстати, Гыча, тоже не звёздное прозвище, оно происходит от фамилии Гичева. Это ещё со школы, когда мы с Лёлькой были немилосердны к друг другу, как сейчас, а во всём соперничали. Я у неё прозывалась Золотухой, а она у меня — ну, вы уже знаете! Моё прозвище олицетворяло заушную болезнь, по…
… показать весь текст …

Они уже, наверно, начинали,
от гари задыхаясь, понимать,
что командиры правды не сказали,
когда их посылали погибать.
За что? За вечный рай на всей планете?
Крепчает с каждым часом артобстрел.
Дымится груда техники в кювете.
Слезится взгляд, направленный в прицел.
А за Новомихайловку зловещий,
набухший кровью катится закат.
Крылом надежды белый флаг трепещет…
Всех в спину расстрелял заградотряд.

«Я взглянул на нее. Взгляд есть меч души. Она пошатнулась. В моем взгляде она увидела всё: и смерть Теодора, и демоническую страсть, и тысячу человеческих желаний… Поза моя — было величие. В глазах моих светилось электричество. Волосы мои шевелились и стояли дыбом. Она видела пред собою демона в земной оболочке. Я видел, что она залюбовалась мной. Часа четыре продолжалось гробовое молчание и созерцание друг друга. Загремел гром, и она пала мне на грудь. Грудь мужчины — крепость женщины. Я сжал ее в своих объятиях. Оба мы крикнули. Кости ее затрещали. Гальванический ток пробежал по нашим телам. Горячий поцелуй…»

Вот как надо описывать настоящую страсть!
Чехов, небось, а не кто- нибудь)

Девушка изящная, искусно подкрашенная, изумительно одетая,
чистая княжна, но открыла рот:…" в колидоре…"! Всё, весь обмираж от внешности в попе)))

Когда была я старая и злая,
Я всем врагам желала долгой жизни,
И чтобы шли они по ней дорогой ровной,
А сапоги чтобы на два размера меньше!

Твоя я: в барахле и без,
В долине тьмы, в краю чудес.
И на виду, и в уголке —
С манящим яблоком в руке…

За приспособленным, за письменным
Сидит спина, объята мыслями.
А за стеной, в платок закутаны,
Два плечика сидят за кухонным.

Темно и сыро. И холодный пол.
На стенке нацарапано «козёл».
Детдомовец наказан в туалете —
Нет никого на целом белом свете!

Холодный пол, как много лет назад.
Темно и сыро. Строгий интернат.
Старик рыдает в мрачном туалете —
Нет никого на целом белом свете…

Полдня питалась ультрафиолетом.
Гуляла по заснеженной аллее,
Трясла с деревьев синий-синий иней,
Смешила птиц, кормила малышей.
Ой, что я говорю — наоборот!
Кормила птиц, смешила малышей,
Съезжая на картонке с ними с горки —
Такая тонна, Бог не приведи!
Потом пошла заслуженно обедать,
Потом читала, и потом чита.
Нет, кажется потом я задремала,
Теперь пишу зачем-то про Читу…
Кто понял всё, тот мыслит параллельно,
Тому я что-то важное скажу!

Моя Крепость и мой Щит,
Не хочу о Тебе всуе!
Прибегут, кто Тебя чтит,
Кто порожки по церквам моет.

Эта ахнет — сними картинки,
Он в сердцах, а не на иконах.
А та, смахнув со стола пылинки,
Станет петь акафисты и каноны.

Не боюсь Тебя, не стыжусь Тебя,
Пред Тобой стою, как земная псина —
В струпьях, язвинах и репьях —
Пред всесильным Отцом и смиренным Сыном.

Коврики из-под порога
Во дворе трясу, трясу,
Хоть весна, а снега много
И особенно в лесу.

Рядом бор. Я в нём гуляю,
Там собачек пруд пруди,
Ну, а мне не жалко: лают,
Пропускаю — проходи!

В этом мире всё не ново —
Море крови, море лжи,
Лишь одно, пожалуй, клёво,
Что до этих дней суровых
… показать весь текст …

На полянке кучерявой
Гриб стоял лилово-алый.
Шляпка домиком, уздечка,
Ну не гриб, а прямо свечка!

Огляделся, постоял,
В поры воздуху набрал,
Смирно лёг на левый бок —
Не обиделся, а мог.

Ладно-ладно,
Блинно-оладно!
Птичка на проводе,
«Лолита» на «Оводе»,
Свечка в аптечке,
Тетрадка в печке,
Снег в зиме,
Нога в пиме,
Башка под градусом,
Другус стал гадусом,
Приди ко мне,
Кто на моей волне!