Ну надо же так буковки сплести,
Чтоб получилось праздничное слово.
«Июнь», — скажу. И повторяю снова:
«Июнь, июнь. Ну как тебя спасти?»
Как сделать, чтобы щебет не умолк,
Чтоб день сиял, сирень не осыпалась,
Чтоб я всегда в июне просыпалась,
Когда струится бирюзовый шёлк?
Не надо нас, ей-богу, муштровать,
Да знаю я про здешние порядки.
Я знаю: надо мчаться без оглядки
Отсюда прочь. А тянет пировать
И праздновать, и что-нибудь справлять,
И с тем, что живы, близких поздравлять.

Мир необъятный не объять,
Но хочется на память взять
Один мотив иль пару строчек,
Иль неба отщипнуть кусочек,
Чтоб в сердце, в памяти, в горсти
Хоть что-нибудь да унести
В день новый, что вовсю пылает
И знать о старом не желает.

Я смены дней не замечаю.
Я просто каждый отмечаю,
Как красный день календаря.
Сегодня алая заря,
А я в заре души не чаю.
Дней бесконечна череда,
А для меня любой — среда,
Благоприятная для жизни
Везде. И даже здесь, в отчизне,
Где жить и счастье, и беда.

Выходит, что даже и дождик-зануда
Способен творить несказанное чудо,
Что даже и дождик — долдон, бормотун —
Есть неба посланник, крылатый летун,
Который шепча, бормоча навевает
Волшебные сны и струну задевает,
Такую в душе задевает струну,
Что тянет навеки остаться в плену
У дождика, чтоб под его бормотанье
Продолжить своё с небесами братанье.

Займитесь чем-нибудь. Стихи читайте что ли,
Чтоб было больше счастья, меньше боли,
Играйте песенку, хоть пальчиком одним.
День пролетит, другие вслед за ним
Последуют, нам что-то навевая.
Давайте встретим их, тихонько напевая,
Иль, млея от рассветного луча,
Прилипчивые строки бормоча.

О, Господь, мы Твои неразумные дети!
Никогда до сих пор мы не жили на свете.
И потом никогда нас на свете не будет.
Ветер наши следы заметёт и остудит.
Но покуда Ты в душу глядишь, не мигая,
В океане людском устоять помогая,
Но покуда не сводишь печального взора
В пору смуты земной и в минуту раздора,
На холодном ветру над немыслимой бездной
Не покажется жизнь маетой бесполезной.

Погляди-ка, мой болезный,
Колыбель висит над бездной,
И качают все ветра
Люльку с ночи до утра.
И зачем, живя над краем,
Со своей судьбой играем,
И добротный строим дом,
И рожаем в доме том.
И цветет над легкой зыбкой
Материнская улыбка.
Сполз с поверхности земной
Край пеленки кружевной.

Дней разноликих вьется череда,
Приходит срок — пустеют города
Улыбок, встреч и долгих разговоров,
Согласья тихого и молчаливых взоров.
Но я земли не уступлю ни пяди
В том нежилом и опустевшем граде,
И не сожгу его, и не разрушу, —
И ничего, что было, не нарушу.
Он будет мною охраняем свято.
Я помню краски каждого заката.
Я буду приходить туда в мечтах,
Распугивая оголтелых птах,
За долгий срок привыкших к запустенью,
И, наклоняясь к каждому растенью,
… показать весь текст …

Не слушай меня, рыбка золотая.
Да мало ли чего я попрошу?
Я, может, завтра воспарить решу
И полетать, в сплошной лазури тая.

Не слушай меня, рыбка. Пусть зову,
Пускай прошу тебя о том, об этом.
Не приближайся, не спеши с ответом.
Пока хочу чего-то, я живу.

А время-то нынче опять переломное.
Вновь что-то нам светит. А что — дело темное.
И места себе всё никак не найдем.
Никак не присядем, никак не дойдем.
А время-то нынче опять переходное,
Походное время, то бишь безысходное.
Хотя все же нам обеспечен исход
Проверенный — с этого света на тот.

Пусть грядущее знает,
что ты собираешься жить,
Пусть оно непременно
тебя в свои планы включает.
Пусть оно тебя ждёт и
с букетом сирени встречает.
Пусть не чает обнять и
мечтает с тобою дружить.
Да и ты что — нибудь,
непременно, наметь на четверг,
Судьбоносное что — то
наметь на грядущую среду,
И пошли эсэмэску:
Мол, я на рассвете приеду,
… показать весь текст …

А жизнь морочит и темнит.
Спроси её, чем втайне дышит —
И притворится, что не слышит
Иль о другом заговорит.

О, это странное житьё:
Веду, веду допрос с пристрастьем,
Чтоб вдруг понять, что можно счастьем
Считать уклончивость её.

Творенье — разве это труд?
Синь неба, листьев изумруд,
Цветок, что на земле родился,
Да разве наш Господь трудился?
Вдохнул и выдохнул — и вот
Земная твердь, небесный свод.

— Дни мои, вы куда?
— Никуда, прогуляться.
— Слава богу. Тогда
Я могу поваляться,
Подремать, помечтать,
На лугу покемарить,
Всех ворон сосчитать,
Все деньки разбазарить,
Зная, что, погуляв,
Вы обратно придёте
И меня среди трав
Непременно найдёте.

Что делают с нами?
Сживают со света.
Давно ли?
С рождения, с осени, с лета.
И как, удаётся?
Конечно, всегда.
Зачем же, скажи, мы приходим сюда?
Приходим сюда, потому что мы званы
Сменить получивших смертельные раны.

За нас здесь многое решают:
Берут да и родных лишают,
Лишают света и тепла,
«Где юность?», — спросишь — «Истекла».
«Где тропка, что у ног лежала
И так манила?» — «Убежала».

Ах, взглянуть бы на всё с точки зрения вечности,
С точки зрения неба и облачной млечности,
С точки зрения ветром продутых широт.
Ах, какой же мы всё же пугливый народ.
Как нам необходимо местечко уютное
И минутный успех, и везенье минутное.

— Не ликуй. Здесь уже ликовали.
Не тоскуй. Тосковали уже.
Одним словом, раз тыщу клевали
Разноцветных денёчков драже.
— Знаю, знаю. Но думаю всё же,
Раз уж здесь поселили меня,
То затем, чтоб хватило мне тоже
Медных труб и воды, и огня.

Игры жизни со смертью проходят вничью,
Но в сыром и прохладном, и трепетном марте,
В ту эпоху, когда вся природа на старте,
Жизни всё по колено и всё по плечу.
Хоть палитра начальной весны и бедна,
Всё пленительней скрытое где-то свеченье,
Всё живительней соков весенних теченье,
Ослепительней праздник без края и дна.

Пока, пока, до скорого, пока,
Пока не пересохла та река,
Та темная, что держит на плаву,
Пока она не высохла, живу.
Dum spiro, spero — мертвая латынь —
И та велит — надейся, не остынь.
Пока дышу, твержу на все лады:
«До скорого, до завтра, до среды».