Ни к чему не следует привыкать. Даже к телу женщины.

А кому нужна бережливость?
Тебя ведь тоже никто не бережет.

Мы! Какое необычное слово! Самое таинственное на свете.

Внезапно в комнате очутились воспоминания. Тени, имена. Они собирались в глазах принцессы Пармской, обступали её, склонялись к её старческим рукам. Но больше не причиняли боли, они были не жалобой, а полнотой жизни, которая воссоздавалась снова, из себя самой и из прошлого, воссоздавалась, пока в этих добрых глазах мерцала искра бытия.

Вам кажется, что этот молодой человек — сосуд из чистого золота, а на самом деле он, в лучшем случае, позолоченная водочная бутылка

Жестокий век! Мир укрепляется пушками бомбардировщиками. Человечность — концентрационными лагерями и погромами. Мы живем в эпоху, когда все перевернуто с ног на голову. Нынче агрессор — покровитель мира, а избитый и затравленный — возмутитель общественного порядка. И подумать только — целые народы верят этому!!! (Возлюби ближнего своего)

Мужчина не может жить ради любви. Но жить для другого человека может.

Ревность — это не водопроводный кран, чтобы перекрыть его, когда захочешь.

С каких это пор мы с вами на ты? Мы, по-моему, еще в канаве вместе не валялись.

Пат выходила из воды. За ней убегала вдаль красновато-золотистая солнечная дорожка. С её плеч стекал мокрый блеск, она была так сильно залита солнцем, что выделялась на фоне озарённого неба тёмным силуэтом. Она шла ко мне и с каждым шагом все выше врастала в слепящее сияние, пока позднее предвечернее солнце не встало нимбом вокруг её головы.
Я вскочил на ноги,-таким неправдоподобным, будто из другого мира, казалось мне это видение- просторное синее небо, белые ряды пенистых гребней моря, и на этом фоне-красивая, стройная фигура. И мне почудилось, что я один на всей земле, а из воды выходит первая женщина. На минуту я был покорен огромным, спокойным могуществом красоты и чувствовал, что она сильнее всякого кровавого прошлого, что она должна быть сильнее его, ибо иначе весь мир рухнет и задохнется в страшном смятении.

Вы когда-нибудь думали о том, каким оказался бы мир, будь у нас одним органом чувств больше? Почему мы навсегда ограничили себя пятью чувствами?
Почему мы не можем когда-нибудь развить шестое? Или восьмое? Или двенадцатое? Разве мир не стал бы тогда совсем иным?
Допустим, что с развитием шестого чувства уже исчезло бы понятие времени.
Или пространства. Или смерти. Или страдания. Или морали. И уж, наверное, изменились бы теперешние понятия о том, что такое жизнь.

Я понял, что нет такого места, которое было бы настолько хорошим, чтобы ради него стоило бросаться жизнью. И таких людей, ради которых это стоило бы делать, тоже почти нет. До самых простых истин доходишь иногда окольными путями.

Люди многое забывают, когда речь идёт о жизни и смерти.

Она лежит, гибкая, изменчивая, зовущая; женщины, которую он недавно знал, нет и в помине. Сейчас она обворожительна, прелестна, как только может быть прелестна женщина, которая тебя не любит.

Судьба никогда не может быть сильнее мужества, которое противостоит ей. А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно.

— И прощание может быть прекрасным.
— Но болезненным.
— Порой боль тоже прекрасна.

Когда твое самое дорогое сокровище у тебя в руках, ты этого не осознаешь — и понимаешь лишь тогда, когда оно ускользнет.

В мире нет раскола и вражды. В нем все — единство и гармония. Вечная красота.

Что ты назовешь добром, я могу счесть злом. Что благо для одной особи, может быть вредно для вида в целом.

Любовь — чувство в первую очередь душевно-духовное. Из-за этого ей вовсе не надо быть платонической, блекло…
… показать весь текст …

Не половинка и не целое. Так …фрагмент…

Мы не умираем. Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем.

Наивность — не недостаток, а, напротив, признак одарённости.