Шендерович терпеть не мог 8 Марта. Он, если хотите, из-за этих вечных праздников, когда ты всегда кому-то что-то должен, то в складчину, то по гендерному признаку, то по прихоти начальства и профсоюза что-то отстёгивать и дарить — в Израиль убежал. Не, не, не только, но и поэтому тоже…
И вот, не успела его Сара порадоваться новой работе мужа в должности начальника отдела продаж медицинской техники (пригодилась-таки профессия зубного техника), как грянуло горе: Шендерович выяснил, что все его 15 подчиненных — бывшие соотечественницы. И когда, вы думаете, он это выяснил? А прямо в первый день работы, 1 марта, когда каждая из сослуживиц заходила знакомиться и, потрясая роскошным бюстом (а они, бюсты, там у всех были, шоб я так жил!) спрашивала томно и жарко: Ну шо, восьмое марта отмечать будем?
Пятнадцать женщин! Ду бисте швайнен шааба! Пятнадцать пар жадных рук, в каждую из которых бедный Шендерович должен был вложить хоть что-то, хоть какой-то гешефт. И это не считая Сары и Сони, любимой тёщи, и, дери её коза, градоначальницы их кибуца…
Шендерович уныло открыл дверь чистенького кабинета и высыпал на стол мятую кучку шекелей. «Шариков, что ли, надуть? Каждой по два. Соответственно размеру должности. Или размеру бюстгалтера? И шо, в этом случае, выйдет дешевле???»
— Игорь Моисеевич, можно? — в дверь протиснулась Мира, его первая заместительница. — Вот… Возьмите… Тут очень скромно, очень кошерно, очень. э-э-э-э… рыба-фиш… Ведь Восьмое Марта же… А нас столько много!
— Ой…
— Эй!!!
Нет, таки правда, ой!
— Та тише вы, ша! Только, чур, девочкам ни слова. Пусть они думают, шо от вас. Вам же всё равно, а нам приятно!
Через пять минут в дверь поскреблась своим бесподобным пятым номером Фира:
— Я, этта… Шейки тут. Ну, шоб ви не переживали над этим событием. Ваша ж Сара умеет шейки? Ну, и как бы это она… И вот еще… Браслетки. Они копеечные, брали в Эйлате дочкиным подружкам, но потом жалко стало дарить. Вот ви и подарите нам. Только.
— Я понял! Ни слова! — промямлил Шендерович.
За следующие два часа у шефа в кабинете перебывали все сотрудницы, кроме бабы Мойры, которая отпросилась на сорок минут по страшному военному секрету, так как у неё где-то там зрел форшмак…
Когда ровно без пятнадцати четыре Шендерович вышел в переговорную комнату, где висели надутые шарики, стояли в вазочках жопастые тюльпаны и фильдеперсовые сиреневые гомусы, а накрытый белой клеенкой стол ломился от яств, и где дамы встретили его овацией.
— Ну, дорогие женщины! Я хочу поздравить вас с праздником…, — краснея и тужась пробормотал Игорь Моисеевич и вдруг почувствовал, как предательски задергался левый глаз, силясь, но не умея удержать горячую слёзную каплю. — Дай вам Бог, дорогие мои, бабоньки! Дай вам бог, любимые, родные…
Через три часа весь отдел совершенно размяк, чуть-чуть опьянел и одышливо обмяк, исполняя «Подмосковные вечера»…
«Эх, как хорошо, что все мы одной крови! — подумал совершенно счастливый Шендерович. — Как же мы, русские, умеем дружить и праздновать. И почему раньше, в России, я этого не чувствовал так остро? Восьмое Марта, говорите? Ха! Святой день! Святой!»…