А к нам в поселок как-то из города врачи приезжали. Из этой самой, как ее, иридодиагностики. Это, значит, есть такой прибор, на манер микроскопа. Вот, садишься к нему впритык, кладешь подбородок на вогнутую такую штуковину, а блестящая хохоряшка лезет тебе чуть ли не в глаз. С той стороны в нее заглядывает врач, хохоряшка эта вспыхивает, аж слезу вышибает, а врач по радужной оболочке читает все твои болезни.
Быстро и культурно. Пять минут — и ты в курсе, сколько можешь прожить, чем дышат твои почки и печень с селезенкой и есть ли пятна на легких. Все удовольствие стоит сто целковых. Дороговато вроде за пять-то минут. Но уж больно интересно узнать, что там у тебя внутри и как.
Вот и соседка моя, Петровна, крепкая, между прочим, женщина, но считающая себя насквозь больной, пошла к этим врачам. Дождалась своей очереди, угнездилась перед прибором. А сама волнуется: ну как скажут, что она без пяти минут покойница?
— Успокойтесь, гражданка, — говорит ей врач. — Раскройте пошире глаз. Так, так…
А Петровна старается — глаз вот-вот выкатится.
— Ну, вот и все, — сказал врач и придвинул к себе лист бумаги. — Значит, так, Евдокия Петровна…
Петровна обмерла, ожидая приговора.
— Вы на редкость здоровы. Разве что… У вас голова побаливает иногда?
— Какое там иногда! — оживилась Петровна. — С утра до вечера так и трещит, так и трещит. А еще…
— Ну, это у вас просто зрение стало слабнуть, и голова начинает болеть, скорее всего, когда вы подолгу смотрите телевизор, — мягко остановил ее врач. — Покажитесь окулисту. А так вы, повторяю, на редкость здоровы. У вас отличная генная наследственность. До свидания…
Петровна ошарашенно установилась на врача.
— Это я-то здоровья, в шестьдесят лет? — гаркнула она. — Вон вы соседке моей Лигачевой прописали и язву, и почки, и печень, и … и … А ей всего-то сорок годков. Да на мне, паря, если хочешь знать, живого места нет. Наши местные коновалы уже отказываются лечить меня.
Это было почти правдой: мнительная Петровна до смерти надоела врачам местной поликлиники своими жалобами на несуществующие болезни.
— Может, ты скрываешь что от меня? — подхалимски заглянула Петровна в глаза врачу. — Может, нашел чего такого, что боишься сказать? Ты говори, не бойся!
— Вы мне мешаете работать! — нервно сказал врач.
— Ага! — догадалась Петровна. — Ты, паря, не хочешь открывать эту, как ее, врачебную тайну? Или я мало заплатила?
Петровна пошелестела кредитками, положила на стол десятку. Подумала, добавила еще одну.
— Вот! Ничего ради правды не жалко. Говори, ну?
— О, господи! — схватился за голову врач. — Черт с тобой, бабка, слушай…
Из кабинета иридодиагностики Петровна не вышла, а выползла. Лицо ее было мертвенно бледным, губы тряслись.
— Ну, что у тебя? — с любопытством спросила ее томящаяся в очереди еще одна ее соседка, Дарья Полиповна. — Что-то долго тебя там держали.
— А то, — прошелестела Петровна. — Помирать иду, соседушка. И чем только не болею, оказывается. Этот врач молодой, да ранний — все нашел. Не то, что наши коновалы…
И что вы думаете: чуть не отдала она Богу душу, если бы не «местные коновалы», которые успели вырвать Петровну из лап «костлявой». Вот как бывает, когда чересчур интересуешься, что там у тебя внутри и как.