10 очень злых эпиграмм «солнца русской поэзии»

Иногда для Пушкина эпиграммы были лишь шалостью — он не всегда понимал, как глубоко могут ранить его слова. Но чаще это была продуманная литературная месть и тут уж поэт отлично знал, что делает. Желчные, но ужасно смешные, они приклеивались мгновенно и на века — их запоминали, пересказывали друг другу и через пару дней уже весь город хохотал над очередной жертвой остроумия.

Даже корректные и изящные эпиграммы Пушкина были очень обидны, ибо били не в бровь, а в глаз. Но очень часто они были ещё вопиюще грубы и откровенно неприличны, что, впрочем, делало их только смешнее.

Вот несколько несчастных, попавших под острое перо гения.

1. Ланов

«Бранись, ворчи, болван болванов,
Ты не дождёшься, друг мой Ланов,
Пощёчин от руки моей.
Твоя торжественная рожа
На бабье гузно так похожа,
Что только просит киселей».

Иван Николаевич Ланов был сослуживцем Пушкина в Кишинёве. После многочисленных ссор, поэт раз и навсегда решил разобраться с ним при помощи оружия, которым он владел виртуозно. Результат превзошёл ожидания — эпиграмма намертво прилипла к «торжественной» физиономии Ланова навечно, как и следу. щая оплеуха в пятой главе «Онегина»: «И отставной советник Флянов, Тяжелый сплетник, старый плут, Обжора, взяточник и шут».

2. Дондуков-Корсаков

«В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что ж**а есть».

Ходили упорные слухи, что своим назначением вице-президент академии наук князь Дондуков-Корсаков был обязан протекции министра просвещения Уварова, известного своими гомосексуальными наклонностями. Сила пушкинского слова такова, что до сих пор все уверены, что бедный князь был глупым как пробка, к тому же мужеложцем и хамом. Что странно — у Дондукова было десять детей, и человеком он был по крайней мере воспитанным и незлопамятным, а скорее всего и очень неглупым — по крайней мере не стал преследовать Пушкина, а напротив сделал много хорошего для его журнала.

Кстати, досталось Дондукову, потому что Пушкин считал, что князь чинит цензурные препятствия его стихам.

3. Воронцов

«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда…
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец».

Знаменитая эпиграмма на новороссийского генерал-губернатора гр. Михаила Семёновича Воронцова, который был сыном русского посла в Лондоне и имел материальный интерес в операциях Одесского порта.

4. Аракчеев

«Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он — друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Б**и грошевой солдат».

«Без лести предан» — девиз аракчеевского герба. Под «б**ю» подразумевалась Настасья Минкина — знаменитая жестокостью любовница Аракчеева и получившая известность благодаря изложению её истории в книге А. И. Герцена «Былое и думы».

Характерно, что у более зрелого Пушкина Аракчеев вызывал симпатию. Отзываясь на его кончину, Пушкин писал жене: «Об этом во всей России жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться».

5. Орлов и Истомина

Орлов с Истоминой в постеле
В убогой наготе лежал.
Не отличился в жарком деле
Непостоянный генерал.
Не думав милого обидеть,
Взяла Лаиса микроскоп
И говорит: «Позволь увидеть,
Чем ты меня, мой милый, е* «.

Помимо того, что Истомина была выдающейся балериной, она считалась одной из самых красивых женщин Петербурга и была окружена толпами поклонников. По одной из версий мишенью поэта был генерал А. Ф. Орлов, к которому Пушкин ревновал красавицу-танцовщицу. Хотя и ей самой тут тоже досталось — он назвал её Лаисой, дав имя знаменитой греческой гетеры, прославившейся красотой и корыстолюбием.

6. Аглая Давыдова

«Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и чёрный ус,
Другой за деньги — понимаю,
Другой за то, что был француз,
Клеон — умом её стращая,
Дамис — за то, что нежно пел.
Скажи теперь, мой друг Аглая,
За что твой муж тебя имел?»

Бойкая француженка, одна из многочисленных возлюбленных Пушкина, была объектом короткой, но мучительной страсти поэта. Похоже, она не приняла ухаживаний поэта и дала ему отставку — иначе с чего поэт он стал бы осыпать её такими колкими эпиграммами?

7. Сатира на Александра I, в которой больше достаётся Хвостову

Ты богат, я очень беден;
Ты прозаик, я поэт;
Ты румян, как маков цвет,
Я, как смерть, и тощ и бледен.
Не имея в век забот,
Ты живёшь в огромном доме;
Я ж средь горя и хлопот
Провожу дни на соломе.
Ешь ты сладко всякий день,
Тянешь вина на свободе,
И тебе нередко лень
Нужный долг отдать природе;
Я же с чёрствого куска,
От воды сырой и пресной
Сажен за сто с чердака
За нуждой бегу известной.
Окружён рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жёсткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.

Графа Дмитрия Ивановича Хвостова можно назвать ветераном бранного поля пушкинских эпиграмм — он неоднократно становился мишенью для остроумия поэта. Вот ещё одно хлёсткое четверостишье — эпиграмма на перевод Хвостова «Андромахи» Расина, изданный с портретом актрисы Колосовой в роли Гермионы:

8. Хвостов и Колосова

«Подобный жребий для поэта
И для красавицы готов:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов».

Но порой от безжалостного остроумия поэта страдали невинные. Самые яркие примеры — Кюхельбекер и Карамзин.

8. Кюхельбекер

«За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно».

Наверное, все помнят, как доставалось от великого поэта Кюхле — лицейскому товарищу Пушкина, Вильгельму Кюхельбекеру.

Когда в «Лицейском мудреце» появилась пушкинская эпиграмма, намекавшая на то, что Вильгельм пишет очень скучные и занудные стихи, несчастный Кюхельбекер хотел утопиться в пруду, но был вовремя оттуда извлечён. После другой известнейшей эпиграммы Пушкина — про «кюхельбекерно и тошно» — взбешённый Вильгельм потребовал сатисфакции. Но секунданты дуэлянтов зарядили пистолеты клюквой и никто не пострадал.

Вообще у Пушкина редкий год обходился без вызова на дуэль, причём повод к поединку нередко давал сам поэт.

9. Карамзин

«В его „Истории“ изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута».

Несчастный Карамзин даже расплакался, когда получил от своего 18-летнего любимца такую квалификацию «Истории государства российского», кстати, до сих пор остающейся одной из лучших книг по истории России.

Впрочем, Александр Сергеевич и к самому себе относился с юмором. Эту шуточную эпитафию самому себе он сочинил, когда ему было 16 лет.

10. Пушкин

Здесь Пушкин погребён; он с музой молодою,
С любовью, леностью провел весёлый век,
Не делал доброго, однако ж был душою,
Ей-богу, добрый человек.