Как выглядит межсезонье, как живется в нем дуракам, отпустившим друг друга, проигравшим наверняка в схватке с седыми Мойрами, потерявшими хлеб насущный, гадающими на снах и кофейной гуще? Как живется нам, гомункулам, в городе на костях, с богом, у которого мы в гостях, со всем этим невысказанным, душащим по ночам, с падшим ангелом, зовущим из-за плеча? Забери меня, мама, если ты помнишь, что я была. Забери меня, мама, здесь ни к черту идут дела. Я вижу себя живую в изнанке век, но у меня не осталось ни слова, ни человека. То ли кровь густеет, потемневшая от жары, то ли время выходить из большой игры, подсчитывать промахи, штопать дыру в груди. Колесо вращается, я не могу идти. Этот мир подходит тем, кто не знает самой глубины отчаянья, кормит детей и самок, убивает добычу, рычит на чужую плоть. Планета — сбросить с ветки и расколоть. Межсезонье движется — квантовыми скачками, пульсирует расширенными зрачками, состоит из сложных смыслов, частиц простых.
Это же космос, мама, затяжное падение с высоты.