Мне говорили «верь», говорили «будь», «старые письма, мосты и на сцене — жги». Я закрывала дверь, начинала путь. Были невинно-робки мои шаги. Мне говорили: «Пой, забывая тех, кто на тебе когда-то поставил крест. Но не молись на яркий шальной успех — этот божок тебя с потрохами съест». Мне говорили: «Прошлое отпусти, новым надеждам душу свою открой». Время сжималось теплым песком в горсти. Кто-то одеждам мира менял покрой.
Я примеряла новые адреса, и, несомненно, мне они очень шли. Милые, добрые, дальние голоса делались тише и тише… Уже не жгли воспоминания-раны былых обид. Впрочем, и радости тоже теряли цвет. Дивную сказку сменил прозаичный быт. Даже порой казалось, что вовсе нет разницы между полярными «там» и «здесь». Будто бы кто-то злобно в лицо кричал: «Глупая девочка! Нет никаких чудес! Даже когда заветный нашел причал, даже когда поверил: мечта — твоя, все неудачи оставлены позади, знай: от себя не скрыться в чужих краях. Черные дыры зияют в твоей груди, и не заполнит их мрачная красота города, ставшего самым уютным „здесь“. Хватит себя обманывать! Пустота вряд ли излечится от перемены мест».
Я затыкала уши и дальше шла, веря лишь тем, родным, голосам внутри: «Просто живи», — шептали. И я жила. Мне улыбались: стекла цветных витрин, серые улицы, реки, мосты, дома, шумные зрители баров… Я пела им и понимала: рано сходить с ума. Рано быть пеплом, пока мы еще горим. И не погаснет пламя, пока еще в раненой памяти трепетно берегу веривших так спасительно-горячо в то, что я все смогу. Значит, я смогу. Даже когда голоса их совсем тихи, мысли застыли, и, кажется, мир застыл, — знаю: кого-то спасают мои стихи. Значит, мне хватит веры и хватит сил. Может, на самом деле, и вовсе нет времени, расстояний, других границ? Я вижу небо. Небо меняет цвет. Я отражаюсь в тысячах встречных лиц. Важно не где ты, а кто ты. Стара как мир истина эта. Теперь мне она ясна. Солнце латает впадины черных дыр.
В город ветров наконец-то пришла весна.