Давай будет так: мы встретим однажды друг друга —и не заметим, верней — не узнаем. Мы вышли из этого круга, из замкнутой этой системы воспоминаний —мы больше не бредим всем тем, что могло быть стать нами. И с нами. И между нами.

Мы не приходим друг к другу ни снами, ни сладкой тоской, что под музыку рейва, или — неважно — под музыку вальса, вскипает под кожей, и нежно тревожит, и режет осокой, и манит своей колдовской мелодией сердце — мол, не уходи, оставайся! и тянется нитью из памяти шлейфа,

тоненькой нитью, тоненькой, тонкою… тоньше, чем луч, проникающий сквозь занавеску, чем луч, в котором ты видишь пылинки, чем луч, что растает на коже твоей, чтобы больше уже не светить — во мне до сих пор эта нить словно леска, как воздух, нагретый до блеска, и лучше её оборвать, отключить эти link’и,

все эти — возникшие сами собой — гиперссылки на вкусные блюда, мелодии, фразы, дурные — и тем роднее, тем ближе — привычки, которых другим я ни разу не смог бы простить, но тебе — без вопросов, и то как мы пылки были с тобою, стирая пыль с полок, ужин готовя; как не паролили лички, но пороли порой чепуху, и даже грустить мне было важно с тобою. мне было нежно с тобою. все это мне было нужно — с тобою.

Теперь это всё в режиме отбоя —в тебе, во мне это всё в режиме стэнд бая —бессмысленно всё погибает, и погибает, и погибает —и никак не погибнет.

Ну, хорошо, давай будет так: время пройдёт, и в нас обновится кожный покров, структура костей, состав нашей крови, слюны, различных желёз, сила, с которой в кулак сжимаю ладонь, то, как бываю суров к другим, и ещё беспощадней к себе; изменится то, как из слов я составляю анамнез всей своей жизни; как славно, что время окажет услугу, сотрет это всё: запах, повадки, черты.

Когда мы увидимся снова, то, слава богу, станем чужими друг другу:

поскольку всё это буду, конечно, не я —поскольку всё это будешь, конечно, не ты.