А потом я запомню тебя иначе.
Одиноким, но, в общем-то, не одним.
Нам даются такие, кто предназначен проходить с нами путь от седых равнин
до седых облаков острия вершины, где почти забываешь про суть земли.
Если что-то и было несовершимым — значит, мы с тобой этого не могли.
Так выходят под зиму — вся сила в лапах, — далеко позади оставляя кров,
прогонять через мощный сердечный клапан загустевшую в венах тоску и кровь
те, которые вечно больны охотой, те, кто этой охотой все время пьян.
Потому не хороший ты, не плохой ты — просто точно такой же. Такой, как я.
Нам, способным держать себя возле края и не знающим больше других забот,
слишком точно известно, что мы играем и рискуем всегда и во всем — собой.
Я тебя не могу понимать иначе, чем бегущим — от смерти на волоске —
слишком умным, чтоб все объяснить удачей, слишком близким, чтоб быть мне теперь никем.
Мы, крещенные снегом, ведем добычу, лапы вязнут в равнинном сухом снегу.
Да, я вряд ли тебя полюблю обычным, потому что тогда я себе солгу. -
Нам даются такие, кто предназначен нас от нас же самих каждый раз хранить.
Ты — ничей. Но запомнишься мне, — а, значит,
все мы здесь одиноки, но не одни.