Старший сын появился в муках, больше суток рожала мать.
Престарелая повитуха стала охать и причитать:
Испугалась его уродства, криво вывернутых ступней.
Вышла мать за порог, и молча уронила младенца в снег.
«Будет лучше его оплакать.» — Только слышен под дверью вой.
Притащила кулёк собака. Развернули — а сын живой.
Что же делать с таким я буду? Как убогого воспитать?
Приложила к груди, сжав зубы, и отбросила на кровать.
Я не спрячу тебя от мужа, наказанье перетерплю,
Только знай, что ты мне не нужен, и что я тебя не люблю.
Через год родила полегче, сына — ангела в серебре.
А увечный растёт за печкой, и с собаками во дворе.
Непригожий, чужой, но крепнет, вся одежда ему мала.
Будто сила какая сверху хвать за шкирку — и повела.
Изучает язык звериный, имена неприметных трав,
Как железный цветок в грудине наживую куёт свой нрав.
Вырос лекарем деревенским, все болезни связал в узлы.
А у младшего в сердце мерзость, и досужие мысли — злы.
Сам он мало к чему пригоден — к разгильдяйству да болтовне;
Мамке тычется в юбку, ноет: «Почему всё ему, не мне?»
Ты не плачь, признавая слабость, лучше снова себе солги.
Мать готовит начинку — сладость и отраву — на пироги.
Старший брат, завершив работу, приготовился лечь поспать —
Младший в дверь что есть сил колотит, и кричит — умирает мать!
Вышли оба. Луна по шерсти серебрит собачьи тела.
Колдовство твоё, — младший шепчет — пережить она не смогла.
Ну, а сам отстаёт, заводит руку с резвым ножом назад.
Старший взгляда с него не сводит — узнаю твою душу, брат!
Оправдаться тем, верно, хочешь, что я встал на твоём пути?
Что ж, убить меня вправду проще,
чем превзойти.