Я, как псина, скулю и жалуюсь. Тычусь носом в углы и щелочки. «Покормите меня, пожалуйста». «Поиграйте со мной, ещё лучше».

Нет, проблемы щенячьи, детские, никакой в них вселенской важности. Что я маюсь, такая дерзкая. Лапы целы, и нос — во влажности.

Что за дурь — сочинять оказии, вешать хвост и ползти по стеночке? Ну, гуляет хозяин в Азии с неприятной какой-то девочкой. Ну, подумаешь, катастрофище. Неожиданность и негаданность. Он прекрасен дразняще, колюще. Не влюбиться тут — гадость гадостям.

У него с ней ля мур, романтика и еще чего из побочного. Ну, а мне покупает бантики, ибо знает, что я — подбочная. То есть с ней, он — весь мир за пазухой, и себя, чтобы было мило ей. А меня — раз почешешь за ухом, и все счастья — его фамилией. И всем радостям враз учёная, и всё нежное влёт слагается.

Он гуляет — и мука черная, а выть волком не полагается. А положено — тихо, сдержанно, хоть и дышишь-то раза с пятого, всё равно делай вид, что держишься.

Он вернется, конечно, в пятницу.

Да, конечно, вернулся в пятницу. Злой и нервный до неприличия. Я любуюсь босыми пятками и довольна, что он — в наличии. Подбегаю в дичайшей радости, не подумав ни йоты: «Стоит ли?». Он прогонит почти что сразу же. Однозначно, они — поссорились.

Он прогонит. Он злится, кривится. Целый мир ему словом «долбанный». Они завтра уже помирятся. Эти ссоры — всегда недолгие.

Он прогонит. Плевать. Не гордая. Он ведь рядом. Он — к счастью мостиком. Я сижу — для обид не годная.

И трясу лучезарно хвостиком.