Он погладил ладошкой, шепнув: «До чего же ты дура»
в глубине чердака, где они оказались вдвоём.
Огляделся вокруг озабоченно, быстро и хмуро
посмотрел на часы, на разбитый оконный проём.
Он ладошкой согрел… На какое-то фото в конверте
снова мельком взглянул, покосившись на тени в окне.
В тишине пауки после секса готовились к смерти,
воробьиха дремала на яйцах с мечтой о весне.
У него не ладошка — огонь. Как она от неё потеплела,
от людского тепла разогрелась, как печка, в момент
и готова была для него сделать всё, что могла и умела.
Он подумал, взглянул на часы, расчехлил инструмент.
Он погладил ее… одарил потеплевшим, приветливым взором,
будто именно с ней он делил чердаки сотни раз.
«Точно дура», — сказал… зарядил… передернул затвором
и нажал на курок… и она полетела… смеясь…