У кого не бывало на сердце по сто камней,
черных дней у кого не бывало в его судьбе?
И звенит тишина, и становится ночь темней,
и трясется рука, наливающая себе.
И в моменты особых битв-с-собой, утрат,
когда горло горит… да, в общем-то, всё горит,
когда думаешь — как не откинуться до утра,
Он приходит и рядом садится, и говорит,
и тихонько так гладит, гладит по волосам:
— Ну, давай помогу.
— Погоди, — говорю. — Я сам.
В первый раз ли мой поезд катится под уклон?
У тебя там молитв неотвеченных миллион.
У меня все в порядке: есть водка, а вот стакан,
не хватало Тебя беспокоить по пустякам.
Там, гляди, у людей — наводнения, спид и рак.
Он тогда говорит: — И в кого ты такой дурак?
И в кого ты, скажи Мне, упрямый всегда такой?
И берет Он стакан мой пробитой Своей рукой, выпивает так просто, как будто там — молоко,
и опять говорит: — А ты думаешь, Мне легко —
каждый раз тебя видеть над бездною, на краю,
где ты «сам» заливаешь мазутом печаль свою?
Он сидит в темноте и плачет — как наяву.
И ответа не ждет. И я рядом с Ним реву.