О, Боже мой!
Чего, казалось, проще: один звонок (да, можно без звонка), метнуться, пересечь меж-нами-площадь, нет, пропасть, грань, что вроде бы тонка;
так вот, рвануться, плюнуть на гордыню, условности, привычку уходить, и в ритм шагов твоё привычно имя твердя, не замечать совсем пути, прорваться сквозь, промчаться через время, сквозь панику, людей чужих, метро, поскольку невозможно больше верить, что было так задумано хитро, — чтоб никогда уже не быть счастливою с тобой;
так вот, — сойти с ума, рискнуть и в твой подъезд ворваться торопливым смешением потеряных минут, пешком взлететь («моя любовь…») на пятый — быстрее лифта («.пятом этаже»), и у дверей ловить молчанья капли, почти жалея обо всём уже, но — скрипнет дверь, — глаза зажмурив, рухнуть, припасть к тебе, без слез, сквозь немоту шептать в твои отчаяные руки, что ты, конечно, ждал совсем не ту, но я пришла, мне надо, я устала, я не могу так больше, не хочу с другим каким-то начинать с начала, быть может, лучшим (разве что на чуть);
так вот себя тебе по нарастающей выплеснуть, все сразу рассказать, и знать: ты не поддашься, не растаешь, но больше мне, увы, молчать нельзя, — я намолчалась вдосталь, наглоталась всех этих слов, колючих, как ежи, я каждый день с утра себя латаю, чтобы хотя б до вечера дожить, про ночь не будем — это слишком, слишком… — 
так вот в тебя уткнувшись говорить, всем телом чуять, как ты это слышишь, и точно знать, что у тебя внутри, понять, что дышишь ты уже неровно, — прерывисто, как будто на бегу — тебя уже захлестывает волна… — 
так вот, я это точно не смогу.