Бубенчиком скомороха звенит телефон соседей. А Маше сегодня плохо, и Маша спешит к медведям. Сквозь темень и стены хмеля, сбиваясь на третьем круге. Сомнительное веселье.
 — Сожрите меня, зверюги.
Смотрите, стою, ссутулясь, фонариком в темном небе. Я буду вам двигать стулья, я стану вам портить мебель, коварно помну подушки, заною «хочу оладий». Короче, я всё нарушу в медвежьем мироукладе.
Застенчивы и пузаты, медведи в сплошной обиде.
 — Любуйся — меню на завтра. Ты где-нибудь Машу видишь? Есть каша и чай зелёный, у дома — укроп и улей. Да мы же тебя с пелёнок, с такусеньких вот машулей. А ты! Прямо думать страшно, поверишь — охота плакать. Какая ты дура, Маша, забывчивая, однако. Но мы тебя, тем не менее, целуем и обожаем.
И — кашу тебе с вареньем? А тосты какой прожарки?
 — Чего вы такие гады приятные, жуткий ужас. А если мне крайне надо, чтоб съели меня на ужин? А может, вам что испортить, о, мне не найдется равных. Заносит на повороте. Я очень плохая, правда.
 — Ты просто устала, что ты. В субботу натопим баню. Кругом одни идиоты, ну девочка, баю-баю. Под полом скребутся мыши, бормочет печурка слабо. Да мы же тебя с пустышек, на этих вот самых лапах.
Поили вот с этой чашки. Уснула? Уснула, лихо.
Медведи уходят в чащу на цыпочках, тихо-тихо, цепочкой, всегда по трое, плетут из цветов веночки.
 — Давайте уже устроим, что мы ей приснились ночью.

Медведи глядят с экрана, глазеют из интернета.
А Маша проснулась рано, у Маши сегодня лето.