Электрика Ермолаева ударило током, и он умер. До этого его било током более двухсот раз и ничего. У него, он говорил, иммунитет на электричество, как у факира на змеиный яд. Он даже на спор пальцы в контакты разводки на «триста восемьдесят» вставлял, чтобы показать, какой у него иммунитет. Его ударит, он упадет. Лежит уверенный в себе, и только сквозняк волосы его шевелит. Потом встанет, отряхнется, назовёт Вольта нехорошим словом и все дела. А тут чего-то умер. И смешно даже сказать — как какой-то первокурсник пэтэу — от двухсот двадцати.

Пока ждали труповозку, прибегала вдова. Кричала, что отходили его ноженьки, а после долго расспрашивала прохладного электрика Ермолаева, на кого он её бросил. Но тот решительно абстрагировался от социальной перцепции и лежал под электрощитком непричесанный и задумчивый.

Вскоре приехали двое молодых людей, ещё более молчаливых чем Ермолаев. Уложили выпрямившуюся жертву «Новосибирскэнерго» в чёрный мешок, вжикнули молнией и снесли вниз. Через четверть часа старшая по подъезду мадам Либерман обошла все квартиры, чтобы собрать на похороны, и заметно было, что делает она это не без удовольствия.

Вдова тем временем налилась нездоровой энергетикой. Вдохновленно и нараспев она убеждала бригаду кардиологов, что индукционный ток имеет такое направление, что его магнитное поле препятствует изменениям того магнитного поля, которое вызывает этот индукционный ток, и что обучил её этому электрик Ермолаев во время первой близости. Вспоминала самые лучшие годы с ним. Из пятнадцати, выяснилось, их оказалось полтора. Те, что он сидел за уничтожение загородного дома Либерманов. Он там резетки переставлял, евростандарт соблюдая. Чтоб двадцать сантиметров от пола. Порывалась мыть посуду и гладить, но кардиологи были категорически против. Они хладнокровно и настойчиво приживляли к груди вдовы присоски, которые с чпоками отлетали обратно.

Воскрес электрик Ермолаев вовремя. Задержись он ещё на пару секунд, и можно было уже не воскресать. Открыв глаза, он увидел свет мощного софита и сел на столе прозекторской. Одновременно с этим упали на пол двое из пяти любопытных интернов. Осмотревшись, перерожденный Ермолаев соскочил со стола и спросил человека с ножом в руке, в чем, собственно, дело. Чего это он без трусов, кто эти подростки, и причем здесь такой странной формы нож. Патологоанатом судебно-медицинской экспертизы сначала попросил Ермолаева не безобразничать и не срывать практикум, потом оживился и пошёл кому-то звонить.

Решив, что третья жалоба на него в ТСЖ за одну неделю — это уже перебор, Ермолаев снял с головы одного из интернов колпак, прикрылся им, как смог, в невскрытом виде вышел из анатомического отделения и принялся ходить по коридорам с целью завладеть чьими-нибудь трусами.

Первым человеком, с которым его свел гранит пола, оказалась белокурая девушка с васильковыми глазами. В этих глазах совсем недавно, вчера или позавчера, пустила побеги любовь большая и непредумышленная. Возлюбленный только что читал ей Бернса по телефону, сопровождая чтение обещаниями достать с небосвода пару-тройку космических тел. Она грезила дамами в кружевах и кавалерами в рейтузах, приседаниями в менуэте и целованием написанной им гусиным пером записки о тайном свидании у собора.

А тут нате. Со стоящими как у ирокеза волосами и вороным, опаленным производственной травмой лицом без бровей и ресниц — Ермолаев. Подвал Новосибирского областного бюро СМЭ на Немировича-Данченко помнит перси всех предводителей дворянства и совдепии, но не помнит случая, чтобы из него кто-то выходил в вертикальном положении и с биркой на большом пальце. Решив вылечить васильковоокую от ярко выраженного шизофренического криза, да заодно и отвлечь её взгляд от подробностей своей анатомии, он провел рукой вдоль стен и похвалил евроремонт в морге. Заметив при этом, что проводка сделана всё-таки неправильно. Разведено опасно, он бы развел не так.
 — Ваши монтеры — убийцы, — дохнул он в лицо юрисконсульту бюро вонью сгоревших проводов. И добавил несколько неосмотрительно: — Что для вас свет, для нас — смерть!

Этого оказалось достаточно. Сумасшедшая девка включила сигнализацию и выбежала в дверь до того как та открылась.

Домой покойный Ермолаев прибыл без брюк. Но в гламурном розовом медицинском костюме и сланцах. Судя по всему, его не ждали. И опять какой-то мудак щиток расковырял. Отнеся потерявшую сознание жену из прихожей в спальную, он взял отвертку, вышел на площадку и стал заковыривать всё обратно.

Принесшая соболезнования в квартиру Ермолаева председатель ТСЖ держала поручни лестничного пролета около трёх минут. Потом не выдержала и произнесла трагично:
 — Ермолаев, а мне сказали, что тебя потеряли… — Чего врать-то? — пробурчала штатная единица товарищества, не поворачиваясь и что-то прикручивая на своё место. — Потеряли… Кто потерял? Где он меня потерял? Я с восьми на заявках!

Упрямая мажордом добралась до Ермолаева, рассмотрела его спецовку и добавила: — Говорили, тебя током убило…

Ермолаев выпрямился и выглянул из бойниц полуприкрытых век снисходительно и добродушно. — Вы все такие смешные. Меня? Током? Смотрите сюда и запоминайте этот день…

Через двадцать минут электрика Ермолаева упаковывали в чёрный мешок двое молчаливых молодых людей из областного бюро СМЭ. Сначала не хотели упаковывать, их что-то останавливало. Они словно что-то вспоминали. То ли адрес, то ли профиль. То ли разведенные указательный и средний пальцы покойного. Потом всё-таки вжикнули молнией и снесли. Старшая по подъезду хотела было пуститься по второму кругу, но ей напомнили. В общем, какая-то сумятица была в этот день в подъезде номер три дома на улице Пархоменко, какая-то неразбериха…

В восьмом часу вечера Ермолаев, одетый в чужие джинсовые шорты и майку, доходящую ему до колен, прошел вдоль стены дома до подъезда, докурил решительными затяжками сигарету и вошел в подъезд. Уже там, на первом этаже, допил бутылку портвейна, поставил в уголок, поднялся на свой этаж и позвонил в свою дверь.
 — Опять вставлял! — причитала, бегая по кухне с полотенцем в руках, жена Ермолаева.
 — Сколько можно? Людям как в глаза смотреть?

Ермолаев, вымытый, с причесанными влажными волосами сидел за столом и светлым взглядом смотрел в окно. Туда, где сходились в алую полоску темнеющий небосвод и крыши домов…