Монолог: Парадоксы крови

Во мне столько намешано — будто сама история решила поиграть в генетическую рулетку. Польская еврейка — моя бабушка по отцовской линии, Анна Михайловна Затворницкая. Женщина с глазами, в которых отражалась Висла, и с голосом, в котором звучала молитва, не записанная ни в одном сидуре. Она пекла мацу, но говорила по-русски, и в её доме пахло одновременно хмелем, книгами и чем-то неуловимо древним.

А по отцу — мы Палецкие. Рюриковичи. Пятнадцатое колено князя Стародубского. Звучит почти как заклинание, не правда ли? В ряду с Гундоровыми, Гагариными… фамилии, как камни в фундаменте истории. Но что мне с того? Я не ношу корону, не владею землями, не командую полками. Моя власть — это память. Моя территория — это внутренний ландшафт, где смешались языки, судьбы, молитвы и проклятия.

Иногда я думаю: кем бы я был, если бы не знал этого? Если бы не чувствовал, как кровь говорит со мной на разных диалектах? Польский — шепчет. Еврейский — поёт. Русский — спорит. А я — слушаю. И пытаюсь понять, где заканчивается род и начинается я.

Я не князь. Я не мудрец. Я — носитель парадокса. И, может быть, именно в этом — моя роль.

Монолог: Парадоксы крови (продолжение)

Я часто думаю: если бы мои предки могли услышать мои мысли, что бы они сказали? Анна Михайловна, бабушка, наверное, поправила бы платок, вздохнула и сказала: «Главное — не забывай, кто ты. Даже если не знаешь, кто ты». А князь Стародубский, если бы он вообще умел разговаривать с потомками, молча бы смотрел — с той высоты, где род превращается в легенду.

Я не ношу герб. У меня нет перстня с родовой печатью. Но иногда, когда я смотрю в зеркало, я вижу не себя — а лица, которые жили до меня. Они спорят во мне. Польская еврейка говорит: «Помни боль». Князь шепчет: «Помни честь». А я — между ними. Как мост. Как трещина. Как попытка соединить несоединимое.

Я не выбирал свою кровь. Но я могу выбрать, что с ней делать. Можно забыть. Можно гордиться. Можно спрятать. А можно — говорить. Писать. Жить так, чтобы они — все они — не зря прошли свой путь.

И если во мне — пятнадцать колен, то пусть моё слово станет первым в шестнадцатом.

Монолог: Парадоксы крови
Сцена: Внутренний диалог с бабушкой
 — Бабушка, ты слышишь меня?  — Я всегда слышу. Даже когда ты молчишь.
 — Ты ведь знала, что я буду искать себя?
 — Конечно. Ты родился с вопросом в глазах. А такие дети всегда идут глубже, чем им разрешают.
 — Ты была польской еврейкой. А я — кто?
 — Ты — продолжение. Не ярлык, не формула. Ты — мост между теми, кто молился на иврите, и теми, кто кланялся в православном храме.
 — А если я не хочу быть ни тем, ни другим?  — Тогда будь собой. Но помни: корни — не цепи. Они — опора. Без них ты не упадёшь, но и не вырастешь.
 — Ты говорила, что мудрость — это тишина. А я всё говорю и говорю…
 — Потому что твоя тишина ещё не созрела. Говори. Пиши. Плачь. Потом — поймёшь, когда замолчать.
 — Ты скучаешь по дому?
 — Дом — это не стены. Это ты. Когда ты вспоминаешь — я живу. Когда ты забываешь — я умираю.
 — Я боюсь забыть.
 — Тогда запиши. Слово — это форма памяти. А ты умеешь складывать её красиво.
 — Спасибо, бабушка.  — Не благодари. Просто живи так, чтобы я могла тобой гордиться. Даже там, где меня уже нет.

Парадоксы крови
Сцена: Фотография Ани

На столе — фотография. Аня с двумя детьми. Смешливая, с ямочками на щеках, как у тех, кто смеётся не ртом, а душой. В её взгляде — не просто радость. Там — доверие. Там — жизнь, которая не боится быть живой. Дети держатся за неё, как за центр мира. А она — будто знает, что этот момент станет вечностью. Я смотрю на фото и думаю: если бы можно было сохранить звук смеха на бумаге, он был бы именно таким.

И в этот миг я понимаю: память — это не только слова и письма. Это лица. Ямочки. Свет в глазах. Это то, что остаётся, когда всё остальное уходит.