Блаженны нищие духом…

Памятуя о том, что нищие духом блаженны,
в эпоху всеобщего среднего образованья
ходят странные слухи о них,
бытуют баснословные толкованья.
Полагают, что это —
во-первых,
красномордые мужики, забивающие козла,
толпящиеся у пивных точек;
во-вторых,
недовольные матери эмансипированных,
вышедших в люди дочек;
в-третьих,
матерящиеся через каждое слово
грузчики в телогрейках;
в-четвертых,
пенсионеры, последние дни просиживающие
на садовых скамейках;
в-пятых,
добродушные бабы,
готовые поделиться с ближним всем —
даже собственным телом;
в-шестых,
преступники-малолетки,
убившие не от гнева или алчбы,
а так, между делом…
Однако на сомнительное их блаженство
свысока посматривают и косо,
подозревая чуть не иронию, чуть не путаницу
в постановке вопроса.
И еще больше лелеют собственные богатства
знаний и интеллектов —
кладовые моделей преобразования мира,
построения Вавилонской башни,
планов, проектов;
ящики с домыслами о бессмертье,
с суждениями о жизни пола;
папки с догадками о происхождении жизни,
с критикой исторического произвола;
скоросшиватели
с доказательствами нравственного прогресса,
гипнотического исцеленья;
конверты с предложениями новых форм сознанья,
нового языка мышленья…

Но когда они побредут узкой тропой
к призывающему их Богу,
как они свое достоянье захватят с собой в дорогу?
Одно — стесняет дыханье, обе руки занимает другое,
третье сползает, четвертое рассыпается,
пятое путается под ногою…
Все, чем они владели гордо, их тащит юзом,
обоюдоострым мечом карает, неудобоносимым грузом.
И какие-то птицы уже поют, и песня летит к небу:
здесь уже иные законы, здесь едино есть на потребу.
И Божественный глагол покрывает наготу, нищету духа,
и монах указывает сюда путь,
и дитя бессловесное,
и слепая старуха!