Иван-Царевич бродил по лесу, выискивая стрелу.
— И где она, мать ее? Сюда же стрелял. В лес. Логичнее, конечно было выстрелить в поле, но там — подсолнух. Потом по подсолнухам носиться, искать… Нереально. Лучше в лесу.
— Не стрелу ищешь, добрый молодец? — голос лягушки был на удивление низким и мелодичным.
— Ее треклятую. Не падала тут?
— Вот она. Она?
— Она вроде. Похожа. Наконечник золотой… Понимаю, что глупо. Понимаю, что расточительно. Традиции, мать их… И жениться уже давно можно по-человечески. Так нет же… Стреляй, ищи… Нашел вот.
— В жены меня хочешь взять?
— Не хочу. Но придется. Слово дал. Где упадет стрела — там и женюсь.
— Женишься? Обещаешь? Точно? Обратку не дашь потом?
— Слово царевича! Падлой буду!!! Чего уж? Не первое поколение царевичей так женится. Кому больше везло, кому меньше. Чего там делать надо?
— Целуй меня.
— Фиии, жаба… Ну, чего уж там? Цалую…
БЗДЫЖШЬ!!! Поляну заволокло туманом… Из тумана шатаясь появился царевич.
— Фигассе! Ну где ты там, ненаглядная? Покажись мужу.
Из тумана вышел юноша. Странный какой-то. Женоподобный весь.
— Не понял. — удивился царевич — Пацан, ты тут царевну не видел?
— Недоросль… — жеманно захихикал юноша. — Самца лягушки отличить от самки не могут, а туда же — жениться. Дал слово — держи. Ты на мне жениться обещал, праативный…