Я памятью застрял в сороковых.
Меня тогда и не было в помине,
Но помню цифры сводок фронтовых,
И как фашисты шли по Украине.
В пятидесятых помню фестиваль,
Стиляг, что были ярко разодеты,
И спутник, что в космическую даль
Поднялся с берегов родной планеты.
В шестидесятых помнится капрон,
И имя «Юра» по всему Союзу.
Тогда поэт собрать мог стадион,
А сёла собирали кукурузу.
Дин Рид, Альенде, Никсон, Корвалан…
Семидесятых время наступало.
И вся страна смотрела на экран,
И за радистку Кэт переживала.
В восьмидесятых помню хорошо,
Что больше не тянуло в стройотряды,
И как поверг нас в оторопь и шок
Уход Володи в дни Олимпиады.
А дальше всё… Мираж, дымок, туман,
Развал, расстрел, гниение и скотство.
И мода на наполненный карман,
Взрастившая душевное уродство.
Я в двадцать первом медленно горю.
Здесь всё покрылось злом, враньём и матом.
И я судьбу свою благодарю,
За то, что мне дала пожить в двадцатом.