Милая моя матушка Елизавета, жена моя Лизонька, Богом данная, вот вынужден тебе писать, а то после работы, весь в усталом состоянии и опьянении непониманием того, что оно наступило — нежданное — злосчастное 1-е сентября, о скором мы так долго с тобой говорил и писали, с чем ты милейший благоразумнейший человек не была согласна, но есть на то причины, ведь те 40 лет, которые нас несли по жизни в «Аллилуйных берегах Рая», да так, что мы и времени перестали замечать, а то, что происходило вокруг и тем более,

Письмо моё матушка, начертано мной не по поводу моего уныния или чего другого, просто время настало о котором говорено было, да тут и начальник говорил, канцелярии, где служу писарем говорит, а что-то с Вами не так стало, Вы будто моложе стали, может — говорит этак въедливо, посмотрев мне прям в зрачки глаз голубых моих белков, экий подхалим «кокосовый», — может что употребляете, поделились, вот дамы белену едят перед вечерами, чтобы зрачки шире были, а может Вы «волчью ягоду на вине» пьёте или говорят есть золотой эликсир многолетия, дайте мне, уважаемый Аполлинарий Иванович, и этак опять в глаза мне тык, прямо впритык своими глазищами, опухшими от еды и неподобающего чревоугодия.

Я т что думаю, многия люди, кои есть на Земле не подлежат изменению веками, вот так и будут гнаться за лукавым вприпрыжку, вот сегодня иду мимо монастыря, что на Остоженке, а там мне матушка одна говорит, — не хотите ли чего поесть, а за то, чтобы поесть то, что дадут и они считают вкусным и многозначительным в своей жизни — это еду, потому как она для них и есть главная привилегия Господа, потому и служат в монастыре, чтобы есть, — этакий вывод сделал, но может и глупый.

Потом Господь и простит их, так подумал, а ведь монастырю то тому женскому место хорошее выбрано между рекой Москвой и Остоженкой улицей, ох и красив же он. Зачатьевский монастырь, ставропигиальный женский монастырь Русской православной церкви в районе Хамовники, между улицей Остоженкой и рекой Москвой (является центром понятия «Золотая миля»). И стар он и основан он в 1360-е годы. Прохожу мимо него и Душа поёт.

Так думаю, ведь пойду к ним и что-нибудь поработаю во благо Иисуса или Всевышнего, но не ради еды, а так просто, ради того, чтобы Бог дал тебе матушка благодать и здоровье, и то глупость пишу, просто помощи тебе, ведь ему то и решать что и как, а коли просишь чего, то и глупость это.

А зависть мы, матушка моя Елизавета к нашей Любви ну никак не искореним, потому как увидят нас вместе, то снова будут разрушать. А я вот что думаю, как-то мне привиделось такое, что будто стадо красивых таких лошадок гуляет по лугу большому летом, красивые все такие и много их, цветов и трав всяких стоит туман в воздухе от запахов травушек этих. И тут 2 лошадки взяли и побежали, а весь табун там и остался, а 2 лошадки выбежали из табуна и только небольшая пыль осталась за ними, так и исчезли они из видимости и не вернулись в табун.
Так ведь вызвало это зависть у многих лошадиных умов и пошла зависть, нелюбовь, корысть и делание быть похожими на лошадок этих, ведь они же в стаде.

Что-то я о лошадках. Так что так, да посылаю тебе на твой домашний адрес, в коем подворье ты сейчас поживаешь подарок тебе, хозяева твои новые не обозлились бы, ты уж не обессудь, правда сожалел я о твоих словах, что тебе нет надобностей ничего от меня или вообще, что есть неправда, так я уж на свой страх и риск, чтобы гнева только не было твоего, чего боюсь больше всего не свете, но не за себя, а за тебя, ведь когда ты нервничаешь, то к тебе и мигрень придти может и ещё что.

А дело наших лошадок мы сдали в архив и тебе надобно решать по возвращении жизни в рельсы нового поезда жизни под названием «Путь Счастья».

Кланяюсь тебе в ноги, низёхонько, как могу, с любовью и прощением к грехам твоим и своим и этими пусть Всевышний занимается, думать то о себе надобно.
Я же всё больше и больше прихожу к выводу, что всё зависит от тебя и коли понравится подарок мой то отпиши мне, в ожидании, но не знаю, когда вышлю, потом как в канцелярии работы много, а Советник первой гильдии говорит, что буквы мои стали хуже, может для того и говорит, чтобы задержать или уменьшить жалованье моё и без того невысокое.

Конешно, милейший образ мой матушка Лиза, ждал я, Мая в Сентябре, но его пока нет, говорят, что есть вещи, которые невозможны, так обычно в табунах говорят, нам же с тобой Лизонька, моя — всё возможно и ты знаешь, почему, потому что-то, что чувствую я и ты чувствуешь, а то, что чувствуешь ты и я знаю, такая вот прелюдия вечерняя на меня накатила, а то Бах виновник письма этого, да прогулка по Остоженке, да разговоры все…

И прощаюсь я с тобой, без расставания и надежды на то, что после 1 сентября будет Май, но есть Николай Чудотворец, так я в его Церкви был в Турецкой, где служил он, так вот он чудеса творит и может и сентябрь маем сделать, о чём мне и шепнул недавно старец один. Так архив ты знаешь где, коли захочешь, то Гренландию отложим, пока ведь ни к чему она, если эти дадут, хотя решение принято и я охлаждаюсь постоянно, отношения становятся всё больше призрачными и какими то-цветными облаками, через которые я с тобой иногда и говорю, потому ты не доступна боле…

Веками в бесконечности, любящий тебя, Лизонька, твой бескостно беззаветный Аполлинарий.

1897 года. Москва. Остоженка.

Schnee