Где от смеха судьбы люди сходят с ума,
где смельчак хоть и редкий, но меткий,
где от соболя тьма, серебристая тьма,
где от радостей ломятся ветки,
где от женской красы непролазно в толпе,
где цветут жемчугами курганы, —
там на каждом углу и на каждой тропе
человек поразбросил капканы.
Чуть заблещет капкан полукружьем косым —
долго вьются вороны и галки…
…И пойдет по тропе человеческий сын,
неискусный в отцовской смекалке.
А дорога ведет по распадкам и топям —
торопит,
торопит,
торопит…
Небоскребы и кедры волнуют вверху синеву…
Человеческий сын и ружье, и надежду утопит,
и приляжет в траву, голубую траву-мураву…
(А вороны летают, в пир сегодняшний веря,
а капканы хватают человека и зверя…)
…Убежал уголовник!
Блудит в томских снегах…
Пусть гордится бандитом мамаша:
он с медвежьим капканом на разбитых ногах
полз в тайге два суворовских марша!..
… — Мне бы только башкой
продавить потолок!..
Я пошел бы гулять по экранам!.. -
Это пьяный актер говорит монолог,
над толпой потрясая капканом…
От рожденья до смерти,
от креста до звезды,
от звезды до креста и обратно,
до последнего вздоха, до последней черты —
ждут капканы тебя кровожадно.
И тайга, и эстрада, саркофаг и трибуна…
Там рука, там нога,
и висит на кустах голова.
Сквозь ажурный скелет торжествующе-буйно
прорастает трава, голубая трава-мурава…
(А вороны летают, ждут последнего часа…
И капканам хватает человечьего мяса).
Пусть беда-нервотрепка,
пусть опасная тропка,
пусть ошметками крови
блистает пропаханный снег…
Пусть снежок розоватый
лижет соболь неробкий,
шевелись, человек!
Для того и есть — Человек!
Только ярость и дерзость —
фундамент грядущим победам,
да улыбка кривая твоих замерзающих губ…
Пусть потомок пройдет
этим розовым пенистым следом,
не спеша обогнув
твой задумчиво замерший труп.