Твой летний дождь так светел и ревнив,
и остро-нетерпим к чужим циклонам,
что целятся мне в сердце с небосклона,
навязывая каплям свой мотив.
Ты мысленно хватаешь пистолет,
узрев чужой хрусталь в моих ресницах,
и требуешь,
чтоб платье мокрым ситцем,
не смело обнажать мой силуэт.

Позволив невзначай чужой грозе,
чужой воде
души моей касаться.
Ведь капли вероломнее, чем пальцы,
способны сбыться сразу… и везде…
Адепты сокровенных, тайных мест
скользят во все запретные ложбинки,
опутывая тело паутинкой
и трепетной волною летних месс.

Я чувствую давно, как ты кипишь,
а ливень твой колотит мелкой дрожью.
Он гвозди забивает мне под кожу
и жалит-жалит-жалит
лишь бы…
лишь…
прогнать чужой непрошеный мотив
и вытравить рингтон его до йоты…
Ты в бешенстве от каждой пришлой ноты.
Твой дождь так изумительно ревнив!

Ревнуй меня…
Мне нравится огонь
и буйство оцифрованных симфоний…
Мы плавимся… и тонем в телефоне,
пронизаны насквозь твоей (!) водой —
твоей волной —
вскипающей и злой,
срывающей легко резьбу и крыши…
Я чувствую в эфире, как ты дышишь,
схлестнувшись в темноте с чужой грозой.

Чтоб после,
разогнав все корабли,
расчистив от гостей не званных берег,
усыпать ложе ветками сирени,
застыв в одном дыханье от любви —
на кратком расстоянии гудка,
растеряно пульсирующем в трубке…
Твой дождь вдруг стал доверчивым и чутким,
сменив грозу на трепет мотылька.