Всё будет прекрасно —
в апреле растает наст
и встанет смолистый запах
в лесах сосновых.
И станет тепло,
и любимые выберут нас,
а если не выберут —
значит, найдутся новые.
Все кончится просто,
нет смысла рубить с плеча, —
как начиналось:
беседой за чашкой чая.
Я только боюсь того,
что буду скучать
(и, знаешь,
я временами уже скучаю) —
по каждой фразе,
которую нечем крыть,
по сладкому этому мороку
и ознобу,
по полному неумению говорить,
по этому отчуждению
ледяному.
По нашей игре,
что стоила свеч и встреч,
по славному принципу
«весело и зловеще»;
по жажде твоей
присвоить меня, как вещь, —
и по тому, как приятно
быть этой вещью.
Я буду скучать по всему,
что тает весной —
по всем ледяным скульптурам,
по всем морозным узорам.
И по сквозняку, который
я чувствовала спиной —
тому, от которого ты
укрывался мной;
не будет ни сквозняков, ни меня —
так скоро.
По нежным и беспощадным
твоим рукам —
вернейшему средству,
что делает выносимым
хождение это
по всем девяти кругам.
Мы всё-таки — были.
И мы пережили
зиму.