Ходит дурачок по лесу…

Его привязали к лиственнице. Одетого в драную майку вывели на возвышенность под дождём, толкнули, прижали спиной к шершавой коре. Вокруг ног и груди накрутили бечеву. Потом завели за дерево худые ручонки и оставшимся куском верёвки несколько раз обмотали запястья.

Дурачок не сопротивлялся. Смотрел на мужиков глазами дворового пса, а мужики все как один отводили взгляд. Небритые, хмурые, одетые в камуфляжные куртки. Каждый из них был похож на медведя и каждый мог бы переломить дурачка пополам. Но все они прятали глаза. Смотрели в землю, в сырую траву — лишь бы не на него.

— Зачем вы это делаете? — спросил я у старика. — Он же безобидный.
Старик нахмурился, прикусил губу. Поднёс ко рту тлеющую папиросу и глубоко затянулся.
— Нет, — произнёс он, наконец. — Это не так.

Мужики закончили дело. Отошли подальше от лиственницы, чьи иссохшие ветви тянулись к лесу. Привязанный к стволу дурачок озирался по сторонам и улыбался. Ему, наверное, казалось, что всё это игра. Что сейчас его отвяжут, вернут тёплую куртку и уведут обратно домой, в деревню — в тепло. Зелёные глаза блестели, но лицо дурачка было счастливым.
— Мама? — спросил он. — Где мама?

Старик не выдержал и тоже опустил взгляд. Вновь затянулся папиросой, а затем выругался. Тихо, шипяще — так, что я не различил ни слова. Шум дождя заглушил ругательства. Смотреть на это безумие я больше не мог.
— Да что вы, блядь, творите? Угробите же! Он здесь замёрзнет!

Я дёрнулся к дурачку, но один из местных мужиков остановил меня, схватив за рукав куртки.
— Нельзя. Его земля вылечит.
— От чего?
— От беса.
— От какого ещё, нахер, беса?!
— Того, что держит. Три ночи простоит — бес отпустит.
— А если не простоит?

Мужик не ответил. Лишь посмотрел мне в глаза и дёрнул щекой, словно от нервного тика. Затем отпустил мой рукав и пошёл прочь с возвышенности. Я глянул на других деревенских. Один из них, тот, что был пониже, смотрел на меня внимательно, придерживая ладонью приклад ружья. Вертикалка висела за плечом у мужика, но я знал, она легко может провернуться на лямке. Хватит секунды, чтобы ружьё, описав в воздухе полукруг, само скользнуло мужику в руки.

— Черти! Вы здесь с ума посходили в своей тайге! — я выматерилися и пнул подвернувшийся под ногу камень. В груди кипело.
— Идём, Лин, — позвал старик. — Здесь нам больше делать нечего. Его земля вылечит.

Напоследок я глянул на вымокшего под дождём паренька. Длинные волосы падали на его улыбающееся лицо, путались, лезли в глаза. Дурачок смотрел нам вслед. Кажется, он всё ещё не понимал, что происходит. Смотрел, как мы один за другим спускаемся с холма.
— Мама! — донеслось в спину. — А где мама?!
Я прикусил губу. И опустил взгляд.

***
«Дикари. Чёртовы дикари. Да пошли вы нахер со своими обрядами!»
Я быстро обулся и приоткрыл дверь сеней. Выйдя на крыльцо остановился, прислушался.
Вроде тихо. Значит, никто не проснулся.

«Люди… Какие же вы, нахуй, люди?! Вы первобытное племя, бесы! Живёте тем, что воруете металл с полей и пилите вчёрную лес. Продаёте тайгу китайцам, а чтобы вас не трогали, прикрываетесь выдуманными традициями. Вы тут продали душу в своём лесу. Поехали крышей. Каждый из вас — ещё больший дурак, чем тот паренёк, которого вы привязали к дереву. Это вас, сука, нужно привязать к тем брёвнам, которые вы пускаете по Ангаре. К дьяволу! Я ухожу, с меня хватит. И дурачка этого с собой заберу».

Дождь закончился. Ночь звенела тишиной, и в воздухе стоял тяжёлый запах тайги — хвойный, чуть кисловатый от зелени. Я шёл по сырой траве, поднимался на холм, где росла одинокая старая лиственница, чьи ветви тянулись к чёрной стене леса.

— Мама? Это ты, мама? — раздался тихий голос из тьмы.
Я подошёл ближе. Обессилевший дурачок уже даже не стоял, а висел на верёвках.
— Тише, — приложил я палец к губам. — Не кричи. Я тебе помогу.

Щёлкнул выкидной нож. Зачавкала мокрая от дождя бечева. С трудом я перепилил её сначала на ногах дурачка, затем на груди и лишь после этого освободил несчастному руки. Я ждал, что дурачок упадёт на землю. Но этого не произошло. Словно ни в чём не бывало, он отошёл на пару шагов от дерева, потряс отёкшими ладонями, разгоняя кровь. Затем глянул на меня, широко улыбнувшись.
— Спасибо. Я скажу маме, что ты хороший. Она добрая. Она тебя летать научит.

Только сейчас я заметил, что зрачки его были расширены до предела, словно у объевшегося белены. Даже для ночи зрачки были слишком велики. Дурачок вдруг глянул мне за спину — в сторону тайги. Взмахнул рукой.
— Мама! Я здесь!

Он побежал с холма. Побежал вниз по сырой траве навстречу высокой стене леса. Там за деревьями, что росли на самой границе с лугом, неподвижно стояла женщина в длинном платье. Тёмный силуэт.
— Он мне помог, мама! Давай возьмём его с собой?!

Силуэт женщины скользнул за ствол кедра. Спустя секунду из-за дерева вылетела ворона.

Дурачок пробежал сквозь ночь, через мокрый луг — вслед за чёрной птицей. Забежал в тайгу и исчез.