Кто на кладбище ходит, как ходят в
музеи,
А меня любопытство не гложет — успею.
Что ж я нынче брожу, как по каменной
книге,
Между плитами Братского кладбища в
Риге?

Белых стен и цементных могил панорама.
Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор.
Перед нею рядами могильные плиты,
А под этими плитами — те, кто убиты.—
Под знаменами разными, в разные годы,
Но всегда — за нее, и всегда — за
свободу.

И лежит под плитой русской службы
полковник,
Что в шестнадцатом пал без терзаний
духовных.
Здесь, под Ригой, где пляжи, где крыши
косые,
До сих пор он уверен, что это — Россия.

А вокруг все другое — покой и Европа,
Принимает парад генерал лимитрофа.
А пред ним на безмолвном и вечном
параде
Спят солдаты, отчизны погибшие ради.
Независимость — вот основная забота.
День свободы — свободы от нашего
взлета,
От сиротского лиха, от горькой стихии,
От латышских стрелков, чьи могилы в
России,
Что погибли вот так же, за ту же
свободу,
От различных врагов и в различные годы.
Ах, глубинные токи, линейные меры,
Невозвратные сроки и жесткие веры!

Здесь лежат, представляя различные
страны,
Рядом — павший за немцев и два
партизана.
Чтим вторых. Кто-то первого чтит, как
героя.
Чтит за то, что он встал на защиту
покоя.
Чтит за то, что он мстил, — слепо мстил
и сурово
В сорок первом за акции сорокового.
Все он — спутал. Но время все спутало
тоже.
Были разные правды, как плиты, похожи.
Не такие, как он, не смогли
разобраться.
Он погиб. Он уместен на кладбище
Братском.

Тут не смерть. Только жизнь, хоть и
кладбище это…
Столько лет длится спор и конца ему
нету,
Возражают отчаянно павшие павшим
По вопросам, давно остроту потерявшим.
К возражениям добавить спешат
возраженья.
Не умеют, как мы, обойтись без решенья.

Тишина. Спят в рядах разных армий
солдаты,
Спорят плиты — где выбиты званья и
даты.
Спорят мнение с мнением в каменной
книге.
Сгусток времени — Братское кладбище в
Риге.

Век двадцатый. Всех правд острия
ножевые.
Точки зренья, как точки в бою огневые.

1962