… Вчера на темной улице, еще до снега и фонарей, мне навстречу молодой отец с лысоватой страшненькой елкой в руках, а слева и справа — две девочки лет пяти и шести.
Он им:
— лена, не отходи от меня, видишь — машина поворачивает! Катя, да не тряси ты эту елку, она и так…
— а мы придем ее и нарядим, да? И будет праздник, да? — щебечет Лена.
— будет, будет, — устало и думая о своем, говорит отец.
— елочка такая красивая у нас, да, папа? — тоже щебечет Катя.
— красивая, красивая, оглядываясь на сигналящую сзади машину, говорит отец.
— так здорово, ура! — что-то такое шебечут они обе на темной улице в темные времена, рядом с задерганным отцом, несущим в дом лысоватую елку и проходят навсегда мимо меня, навсегда в эту тьму, где из миллионов огней им светит окошко их квартиры.
Вот по рукам себя прямо бьешь иногда, чтобы не кинуться им на грудь, не расплакаться нюней, не сказать, какие они милые и как я их жалею и почти люблю, эти троих с елкой на холодной улице.
Но держусь, прохожу молча темной незнакомой тенью.
Накатывает иногда, да.
Со щитовидкой и гормонами все в порядке.
Просто и у меня во тьме есть пара золотых окон, я понимаю.
Я все понимаю. Сама то как этот усталый папаша, то как Лена и Катя, то как лысая елка.