В кафе, где к потолку подвешены бумажные сердечки и звучат песни Стинга, дамы бальзаковского возраста, поглаживая длинными пальцами хрустальные стаканы с коктейлем, жадно рассматривают в глянцевых журналах цветные фотографии мужских обнаженных торсов.

Я жгу ветошь старого дома. Он служил больше ста лет. Разным людям. Вот клубок ниток. Вот беленькие, почти ненадеванные туфли. Вот часы с кукушкой. Ржавая электроплитка. И подушки с одеялами… Но прозрачной паутиной тлена покрылось это чужое бытие. Пыль и гарь кругом. Все теперь бессмысленно для последнего хозяина. Его с нехитрыми пожитками увезли умирать подальше отсюда. А мне остается только окончательно сжечь уже давно спаленную жизнь. И начать на этом месте строить новый дом.

В окошке — человек. Он стучит ложкой о края стеклянной банки, выскребая со дна остатки прошлогоднего варенья. Сладкое после горькой. Репей возле его дома прет во все стороны, Он знает, что руки человека тянутся только к мутному сосуду. Репей торжествует.