Ты приходишь…
Ты тихо своим ключом отпираешь замок на моей двери.
От порога, раздевшись едва ещё, начинаешь смеяться и говорить.
Ты проходишь на кухню и ставишь чай, разливая жасминовый аромат.
И я жду: дверь откроется, вот сейчас, вслед за звуками явишься ты сама…
…Просыпаюсь…
Мяукает на дворе, одичавший в весеннем разврате кот. За окном старушка — в руке берет, в белозубой улыбке растянут рот, и задорный дедушка лет под сто в пиджаке расцветки «морской прибой», кормят хлебом уличных злых котов, да под липой зевает барбос рябой…
…Это стало привычкой: ты и рассвет…
По утрам, задыхаясь в своей любви, я иду за тобой по сырой траве в мир, в котором и муху нельзя убить. Забывая следы на твоих руках, где шприцы прорывались сквозь стенки вен, я прощаю не знающую греха, за десятки в этом грехе измен…
…Мир, в который сбегала ты от меня, для меня был запретен. Твой странный мир заставлял изменяться и изменять. Он, тебя выкрадывая, штормил. Героиновый сон из твоих глубин прорывался криками: «Помоги!..» Я с тобою ссорился. Я грубил. Под холодным душем лечил мозги.
…А когда отпускало тебя к утру, ты клялась, что это в последний раз. Ты просила — пусть память тебе сотрут, не жалея, сволочи-доктора. Утыкаясь носом в десятки «нет», я на форумах точно таких, как ты, разрывал всё знающий интернет, чтоб хоть как-то помочь тебе сжечь мосты. Я и сам становился почти врачом, проникая в тайны твоих миров. Всё казалось немного совсем ещё… Панацея есть — пациент здоров!..
…Но, когда в дветысячисотый раз я открыл глаза из тревожных снов, ты ответно своих не открыла глаз.
Ты другое досматривала кино…
…И обиженный дядька, бухой с утра, ненавидящим взглядом махнув с листа, проворчал: «Отлеталась. Домой пора. Нехер было, зашириваясь, летать…»
…Ведь бывают такие ещё врачи, что едва ты для жалоб откроешь рот, тут же сам себе скажешь: «Молчи! Молчи!.. всё равно он тебя не поймёт, урод!» Только этот, опухший овал лица вдруг, взглянув мне в глаза, перестал ворчать и сказал: «Ты чего?.. Ты держись, пацан! И не вздумай вот так же себя кончать!»
…И качнулся устало привычный день…
И обрушилось небо из высока…
И какая-то толстая злая тень, не жалея, хлопала по щекам…
…А когда я воздух сглотнул, как яд, приходя в себя, никакой ещё, тень, размытая в дальних своих краях, оказалась плачущим вдруг врачом… Тот, кто только что виделся злым козлом, говорил сквозь слёзы: «Ребёнок мой, эта жизнь не раз возьмёт на излом. Эта сука — не праздник, а вечный бой! Ты держись, послушай меня. Я сед. За плечами Чечня и ещё Афган. Я тебе не отец, а скорее дед. Только я не видел сильней врага, чем вот этот, который сожрал её. Этот зверь не потешный укус клещей. Он людей, не жалея, по граммам пьёт, доводя до стадии овощей. Я уже задолбался спасать таких. Без ста граммов смотреть на такое — мрак! Ты же чистый пока. Не начни с тоски. Я ведь вижу, ты в общем-то не дурак.»
…И, коньяк запивая сухим вином, мы давились засохшим кусочком «бри».
Я ему рассказал, что хотел давно, но с другими не смог бы поговорить…
…И теперь ты приходишь…
Своим ключом отпираешь замок на моей двери…
От порога, раздевшись едва ещё, начинаешь смеяться и говорить…
Ты проходишь на кухню и ставишь чай, разливая жасминовый аромат…
И я жду…
дверь откроется…
вот сейчас…
вслед за звуками явишься ты сама…