Ночь, не своди меня с ума — я думать не хочу о важном… Горит в фонарике винтажном луны неяркая свеча. И я почти что одинок, почти окликнут южным ветром, стою во дворике Монетном, где судьбы нам чеканит Бог /кладет их бережно в ладонь любому, кто протянет руку/. Быть милосердным — это мука /её попробуй ты, освой…/ Но я руки не протяну — безмерна власть моей гордыни — я эту очередь отныне путем десятым обхожу. Как я взгляну Ему в глаза, когда любой глядит и просит? Не просят болдинскую осень, не просят яда и свинца… Когда луна отправит спать молящих о житейском чуде, моя бессонница не будет Его вопросами терзать…
Удобный случай, видит бог, бродить от края и до края уже не города, а рая, что в сердце спрятал островок с острогом чёрным и немым, где прадед мой сидел когда-то /нестойкий запах влажной мяты во сне был звонким и святым/.
Быть милосердным — это боль. Ночь, не своди меня с орбиты, пока приметы не забыты, пока не выучен пароль любви, надежды, доброты… Ночь, не своди с меня прицела — мне быть спокойным надоело, бесцельно стоя у Невы.
И если я не попрошу монетки той, чтоб бросить в воду, не сетуй на мою природу и быть отступником позволь. Не от судьбы, не от сумы, а лишь от общего безумья — в лихую пору полнолунья лунатиков не множить строй.
Ночь, не своди меня с ума.