Понимание последствий требует вменяемости.

На самом деле человек создан для войны, а не для мира.

— И вот летит, значится, Гагарин в ентой ракете, а внизу поля, понимашь и машины ездиют. И люди маахонькие такие, шмыгают тудой сюдой. Как муравьи, понимашь.
— Дедушка, мы с мамой и папой летали на самолете, в Турцию, и я никаких полей не видел. Ни машин, ни людей. Высоко очень. А космос еще выше! Ты чего, дедушка?
— Ты что, Гагарину не веришь, сопля малолетняя?! Сказал «видел», значит видел! Значит так надо!
— Кому надо, дедушка?
— Известно кому! Народу и партии!
…
— Бабушка, бабушка! Наш дедушка совсем е. онулся!
— О господи! Когда?! То есть… ты где таких слов понабрался, внучек?
— От дедушки. Он так папу назвал.
— О Господи! За что?!
—  Папа сказал, что можно одинаково любить и Николая второго, с его Империей, и Ленина с его советской властью и Союзом нерушимых, которая семью Николая полностью всю казнила.
— Даа, похоже прав был дедушка…

В деревне Новые Васюки ничего не изменилось, кроме названия. Жители из уст в уста передают, ставшую уже легендой, историю про Остапа Бендера, однажды облапошившего всю местную шахматную братию. Однако картину будущего, столь яркую, которую он им нарисовал, не только не могли забыть, но и верили, что однажды все сбудется. В связи с чем, простив Бендеру его шарлатанство, признали его своим национальным героем и воздвигли ему памятник.
Каждый год пионеры возлагают у подножия цветы. И обновляют золотые буквы на постаменте: «Спасибо товарищу Бендеру за наше счастливое будущее!»

— А пока жильцам остается лишь надеяться на оперативность слесарей, потому что дождь теперь обещают лишь в воскресенье.

Кто б мог еще не так давно подумать, что произведение Оруэлла «1984» оживет и заигрет красками. Министерство Ненависти вовсю работает, вот скоро и Министерство Счастья включится.

Оруэлл — чувствуют наши сердца!
Оруэлл — жмурятся наши глаза.
В наших нервных смешках над горой
сфабрикованных дел.
Оруэлл!
Кругом Оруэлл.

Цирков все меньше и меньше, а клоунов все больше и больше. Теперь они идут в пропаганду. Жонглировать фактами, ничуть не заботясь, в каком порядке те кувыркаются в воздухе; делать умозаключения, на основании которых рождаются другие, не менее бредовые, а потом все это обьявлять основанием для праведного гнева; приписывать свои хронические болезни другим и т. д. и т. п…
Министерство пропаганды можно было бы назвать новым цирком, если бы не его руководители, по очереди меряющие фуражки Геббельса и Гитлера. Но не смешно. Ибо они, как Карабас Барабас, руководящий своими марионетками, аки сеятели, вбрасывают с утра до вечера свой ядовитый бред в не крепкие умы. И, благодаря этому, огромные массы натурально превращаясь в стадо, как в мясокомбинате, идут и идут на убой.

Снится однажды серому волку сон. Будто приходят к нему три поросенка и извиняющимся тоном начинают в чем-то оправдываться. И «приходят» еще громко сказано. Их, как будто, какая то сила так и норовит развернуть вперед задом. И ножки подгибаются у них. И лапки подобострастно складывают, будто вот вот начнут молиться. И глазки щурят, словно от яркого солнца.
Ну, волк поковырял во сне когтем в зубах — это значит сон нравится, и перевернулся на другой бок.

Васисуалий страшно хотел шарахнуть по Западу самой ядерной бомбой, и каждый раз, как дитя, радовался, когда из телевизора очередной полоумный снова угрожал долбануть. То ничего, что в ответ тоже шарахнут. Он хотел посмотреть, как они выживут. Он то и так привык жить в полной жопе, для него мало что изменится. А вот дожить до ядерной зимушки-зимы, чтоб увидеть, что будут делать эти изнеженные пида… сы, он страсть, как хотел. Чего там, последние годы только этим и жил. Ни что так не придавало ему сил и уверенности, даже шмурдяк под названием «водка», как надежда на ядерный конец. Причем он был полностью уверен, что конец будет только для них. Для него, Васисуалия, и ему подобных, которых миллионы, это будет, как новогодний праздник. Как фейерверк, не более. Ну потошнит немного — проблюется, и чче. И все. И тогда заживвеееем!

Сатана:
— Господи! Ну что это за е. анарий?! Ну радуга то в чем перед ними провинилась?! Такое волшебное явление… Так, глядишь, они скоро из пушек в нее стрелять начнут!
Бог:
— А я говорил тебе — ты с ними того, поаккуратней. Мне уже страшно туда и заглядывать — твоя уже полностью, вотчина, черт подери! У них же террористы лучшие друзья, изгои и упыри! Они уже рекламируют отдых в Северной Корее! Тьфу! В Северной Корее, бл. дь!!! Уйди, Сатана, не расстраивай, и так тошно.

Люцифер подошел и, сокрушенно качая головой, приобнял Бога за плечи. Взгляд его устремился сквозь пространство, куда то в пустоту и где-то там потерялся.
— … Даа… Вот тебе, бабушка, и юриев день… Эвона во что твое подобие превратилось… Мне тоже плохо, Бог… Зло там стало нормой и правилом, черное белым и наоборот — куда это годится?! Мне тоже плохо…

Интересно, как так вышло: Запад, ещё в восьмидесятых считавшийся для нас символом свободы, теперь установил кучу запретов — погрузив общество в мир Оруэлла…

…Лет тридцать пять назад, в самый разгар перестройки, мне рассказывали: люди на Западе ничуть не такие, как мы. Они прекрасны, одухотворены, ходят по воде аки Иисус, исцеляют старушек и раздают конфеты страждущим. Но сие не главное. Основной принцип — у них невозможно отобрать СВОБОДУ. Они прольют за неё свою кровь, бросят в пламя сердца, н…
… показать весь текст …

—  Таак, гражданин Эрик Артур Блер, он же Джордж Оруэлл. За непристойное поведение вашего тела в гробу, а именно — за непрерывное вращение, беспокоящее временно живых, вы возвращаетесь к жизни, дабы ваш талант достиг полной реализации… Что в последствии, мы надеемся, приведет к вашему спокойствию в гробу, когда опять отправитесь на небо.
— Помилуйте! Я не хочу! Моего таланта уже не хватит описать все, что там происходит!
— Ну-ну, спокойствие. Посмотрим. Свободны. До свиданья. Еще увидимся, не переживайте.

— Так, кто там следующий на воскрешенье?! Художник Репин, так таак.
Илья Ефимович Репин. За непристойное вращение в гробу…

Впечатление, что все методички пропаганды Новой Океании пишутся институтом изучения романа «1984» Джорджа Оруэлла, специально созданным для этого. Настолько все, как под копирку.

«— Сколько я показываю пальцев, Уинстон?
— Четыре.
— А если партия говорит, что их не четыре, а пять, — тогда сколько?..»
(Джордж Оруэлл)

— Во мне шестнадцать операций! — гордо сообщила кандидатка в президенты, бьюти-блоггер Рада Русских, и перечислила места операций, среди которых, а кто б сомневался, и попа, и сиськи.
— Резиновая попа! — засмеялся Штирлиц, но о своих операциях хвастаться не стал.

В кунсткамере праздник — ожившая мумия поведала о настоящем героизме. Теперь все знают — шоп не порвали Ж на Западе, нужно ее ставить на Востоке.

Единственный нюанс — если на Западе еще хз, то на Востоке уже все определенно

— Слышь, Люци? А что и правда теннисный стол можно разместить на любой лестничной клетке?
— Ну ты спросил. Конечно нет… Что, опять этот конченый тебя озадачил?
— Та да… Все никак не привыкну, что за идиотами лучше не наблюдать — самому свихнуться можно.
…
— Слыш, Бог, у меня там Оппенгеймер с Энштейном почти поссорились — спорят, передашь ли ты в Ад Саровского. Говорят, что он тоже участвовал в создании атомной бомбы.
— Бред. Он умер намного раньше.
— Так значит патриарх соврал?!
— … Ааа, этот убогий. Мда, вот уж позор так позор… С этим нужно что-то делать…
— Еще бы. Так что насчет Саровского? В Ад нужно бы перевести. Или как?
— Или как! Вот мы как сделаем. Согласись, Саровский не виноват, что патриарх конченая мразь, позор для христианстаа. Поэтому именно патриарха в ближайшее время ты и получишь. Лады?
— Лады! Круто. Целый патриарх! Вот все же приятно иметь с тобой дело, Бог, уважуха.
— Гм. И тебе не хворать, Люцифер.

… Но посмотрев по съемкам, в каком месте получился прорыв, этот фактор [человеческий] у меня отпал. Остался только фактор — грызуны, которые могли эту дамбу проточить, и этой двух-, трехсантиметровой дырочки хватило бы, чтобы вода пошла через дамбу
(Директор компании «Спецстрой»)

«Ребята, я что, был прав?»

Однажды Оруэллу приснился странный сон — торжественное открытие маленького деревянного мостика через теплотрассу, да еще с перерезанием ленточки.
Ну ладно, я фантазер — думал потом Оруэлл, но это ж слишком.
И не стал включать в свой роман эту историю.