Душа моя длится
прохладой девушек,
а завершается зноем
же…

Городской человек городскими шагами
идет торопливо. На скучном лице —
городские тревоги, печали и будни…
А что там такое — зловещее, темное —
у него на спине возвышается? Горб?
А может быть, это — Город?

Я
спросил
у дождинки:
«Почему ты круглая?»
И она заплакала

Так что же
прощенья
вымаливаем
стоя на коленях

мы —

привыкшие
все брать
силой

Все
больше
и больше
становится жалким
мир… Невозможно
спокойно смотреть
на кричащий скелет
обглоданных рек,
на отвисшие уши
гор…

Я видел так много.
Так много, что можно…
Но я никогда
не видел счастье
счастливым

Всё,
что мы слышим —
аквариум меж-
дометий.
Всё,
что мы видим —
хвостики юрких
ящериц.
А если бы вдруг…
Мы давно бы сошли
с ума

Забитый цветами,
понимаешь, как нежен
камень

Идущий до рая,
зайди по дороге
в булочную

Длинноглазая, длинноволосая… Она любила брусничных мальчиков… Она любила брусничных, а жила со мной… Однажды, не выдержав, я спросил:
«Зачем тебе эти, брусничные? Зачем тебе эта блажь?»
«О, Волк! — улыбнулась она. — С ними, боготворящими… Я ощущаю себя царицей… А с тобой, убивающим… Маленькой, глупой улиткой… А мне, что-
бы жить… Нужно и то, и другое!» Аргумент был железный и я ее больше… Длинноглазую, длинноволосую… Никогда ни о чем не спрашивал.

Это не я —
это ветер с чужбины
бродит ночами
по крышам счастливых домов

Быть нужным кому-то —
значит быть нужным
себе

И все же, наверно, он есть —
за последней чертой сознания
детеныш какого-то зверя,
играющий среди песков
с маленьким круглым солнцем…
Иначе откуда такая
неистребимая нежность
к миру?

Льются дожди, льются и льются!
Плачут в прозрачные вёсны…
В лужах мечтами плывут корабли
и неподвижно время
Время застыло в окнах напротив
всеми лучами солнца
Якорем стекла врезались в память
и корабли замёрзли, осталось
дыхание острого
холода

Однажды,
упав в высоту,
не забудешь
крылья.

Вовремя не вернуться — невыносимо,
для того, кто смотрит на удаляющийся силуэт…
С каждым движением улицы,
шорохом ветра, космос сжимается
до обречённого сердца, а в форточку
заползает тоска почерневшего
снега… Она ещё долго будет зиять,
эта открытая настежь тоска…
Силуэт растворяется, сердце…
замирает и рассыпается тенью
поверженных
звёзд…

Грусть моя колыбельная!
Когда же ты станешь птицей,
когда в синеве небесной
расстаешь, забыв навеки
о том, кто с тобой так долго
странствовал по земле

Если тебе не делают замечаний, значит без тебя могут обойтись.

Ничего не случится.
Ничего не изменится.
Пока эти звёзды
не станут достойными
нас

Я
иду,
сквозь меня
пролетают пустые
улицы, город
исчезает в моих
подошвах — вот так
я иду от себя
к себе