А привычка возражать и критиковать, присуща особям, которые пусты, несозидательны, бездарны.
Ядовитослюнные, одним словом!

Привязала к колышку свою дурь
И пошла на волю, полна ума,
А вверху такая стоит лазурь —
Пей через соломинку задарма!

И ничто не мучает, не томит,
Только травка колется да комар
Всё жужжит, а может, делает вид
Что ещё кусач, что ещё не стар!

Стрекотанье, пение, запах, цвет…
Хорошо-то как моему уму,
Что всё главное понял на склоне лет,
Что секрет не выдаст он никому!

Известность, а с ней и слава, обходили меня стороной.
Как только приглашали на радио почитать свои стихи, сразу же меня посещал тонзиллит, а вместе с ним и осиплость голоса.

С телевидением то же самое плюс на верхней губе выступала такая герпетическая гроздь, что эту губу не только нельзя было в телевизоре показывать, а с ней было страшно даже мусор выносить.

Хороший день начинается с правильных задач, а заканчивается правильными решениями.

Молодые пииты всё умничают, усложняют тексты, а тут не знаешь куда свой ум и мудрость спрятать!

Завидев адмирала,
Лариса обмирала,
И Мира замирала
От взгляда адмирала.

Не говоря о Светке:
Чтоб встретить адмирала,
Не раз она о ветки
Коленки обдирала.

Он отвечал на это
Улыбкой адмиральской.
Но… приходило лето,
Потом снежок февральский,
… показать весь текст …

Одна пожилая поэтесса, уже не пищущая, спросила:
«Что -пишешь?»
Я ответила:
«В данный момент нет…»
Она воскликнула:
«Вот, это начало конца! У меня так и было.»
Через несколько лет я не пошла на её похороны, на её конец «конца»

Стала своих обижать, а чужих ненавидеть,
тело молчит, в нём уже не алеет заря,
значит, зародыш в рыбообразном виде
в тебе на узи уже никогда не узрят.

Природа предусмотрела и этот нюанс:
зачем младенцу в мир идти из старухи,
у природы, свои законы — свой план-с! -
ведь старухи беспомощны, злы и глухи.

А природа любит других, молодых и потных,
С горящим глазом и тарабанящим сердцем,
А у старух весь мир этот радужный отнят,
У них он чёрно-бел и с ноготок размерцем…

Сегодня услышала: «Если после пятидесяти вам не полегчало… налейте ещё пятьдесят!»
Сказали, что выражение принадлежит Фаине Раневской.

У нас у каждого свой Солярис.
Его океан то взбунтует, то вновь сожмётся,
Кого он прячет, кого таит от земного солнца,
Какую кому он приготовил Хари.

А человеку не надобен этот космос,
Ему охота расширить то, что ему знакомо,
Он ищет себе подобных сапиенс хомо,
И страшно боится любую другую особь.

Здесь, на земле вода и солнце ласкают зелень
На крыльцо выходит отец, он в тоске по сыну,
Он живой и пока не пополнил он ту пучину,
Беги, успевай встать перед ним на колени…

А кому я должна, все уснули давно,
Все долги облаками покрыты.
Чешет внучка коленку и смотрит кино,
В нём старуха с разбитым корытом.

Так и я в её в возрасте эту же быль
По слогам на диване читала.
Эй, старик, ну-ка взял сучковатый костыль
Быстро к морю, кому я сказала!

А старик, наливая себе «Азерчай,
Хохотнул: „Ты давай тут не шибко!“
А потом проходя, ущипнул невзначай:
У-ух, моя ненаглядная рыбка!»

Зашла сейчас в раздел «Знаменитости», почитаю, думаю, Конфуция, Льва Толстого, Ницше того же Жванецкого. Была сильно удивлена, что в этой категории оказалась Лариса Гузеева…

«Поехала покорять Москву» — это избитое выражение меня просто смешит. Ну, как там покорённая вами Москва, пичужки провинциальные?

Сейчас я буду мыть балкон,
все прутики его, дощечки,
он у меня хорош, зелён.
слегка запущен он, конечно!

Перильца бы покрасить нам,
купить бы креслице и столик,
по уголкам ненужный хлам
бы вымести, пустив на волю.

Закрыть щитом вид на соседку,
А на соседа вид открыть,
Упрятать лыжи, табуретку
Красивой тряпочкой прикрыть.
… показать весь текст …

Аксиома:
Любовница мужа всегда грязная потаскуха, а жена любовника всегда уродливая старуха.

Как банный лист, как жвачка в волосах,
Как в лифчике жужжащая оса,
Как пятку натирающий башмак,
Как смог, мне нарушающий весь смак,
Учётчица чужих грехов и вин,
Сходи сперва, покакай за овин!

Вернёшься, вот тогда поговорим,
Как ты пришла ко мне в одну из зим,
Стишки свои в тетрадке показать —
Ты и тогда была бездарной, мать!
И что мы посидели за бутылкой,
То к дружбе не являлось предпосылкой.

Голова моя примитивная, как кочан,
Мыслишки, как листья, объетые тлёй,
А кочерыга упряма, она как баран,
Она знает суть, но молчит — аллё!

Я стучусь об стенку, об дверь, об пол,
А она крепка — дескать, пофиг нам!
Говорит мне: «Слышь, кто-то там пришёл!»
Отвечаю: «Сиди, я открою сам!»

Книга должна быть дорога. Книга не кабак, не водка и не гуляющая девушка на улице. Книга беседует. Книга наставляет. Книга рассказывает. Книга должна быть дорога. Она не должна быть навязчива, она должна быть целомудренна. Она ни за кем не бегает, никому не предлагает себя. Она лежит и даже «не ожидает себе покупателя», а просто лежит. Книгу нужно уметь находить; ее надо отыскивать; и, найдя — беречь, хранить. Книг не надо «давать читать». Книга, которую «давали читать», — развратница. Она нечто потеряла от духа своего, от невинности и чистоты своей. «Читальни» и «публичные библиотеки» (кроме императорских, на всю империю, книгохранилищ) и суть «публичные места», развращающие города, как и дома терпимости

— гора, подниматься на которую надо стоя, а спускаться с неё сидя. Пьер Буаст.
— картантин у входа в рай. Карл Юлиус Вебер.
— это воспоминание об одном мимолётном дне, проведенном в гостях. Блез Паскаль.
— это временная эмиграция из Бессмертия. Вилли Мельников-Сторквист.
— это густо заселённая пустыня. Михаил Светлов.
— это летящее «сейчас». Конкордия Антарова.

О важном и судьбоносном надо думать в благополучные дни — в дни лихолетья надо думать о пустяках, например, какую часть окна зашторить, чтобы солнце не слепило монитор.