А бывает, что так вдруг захочется к маме,
А она далеко — за горами, долами,
До которых идти надо тысячу лет.
Или дальше ещё, но и там её нет.
Что же делать? Заснуть. И быть может, быть может
Мама тонкую кисть на плечо мне положит.

Сверху светлая черта,
Снизу тёмная черта.
И не вырваться наружу. Жизнь меж ними заперта.
И бурлит она, бурлит,
От неё душа болит,
И ничто на белом свете эту боль не утолит.

Засилье синевы и трав.
И ветер, веткой поиграв,
Стихает сонно.
И все вокруг — чудесный сплав
Того, что сгинет, прахом став,
И что бездонно.

И даже малый лепесток —
Итог явлений и исток.
И жизнью бренной
Мы вносим свой посильный вклад
В не нами созданный уклад
Земли нетленной.
… показать весь текст …

Никуда он не делся — заливистый зяблик.
Никуда не уплыл мой волшебный кораблик,
На котором написано крупно «любовь».
Коль исчезнет на миг, то появится вновь.
Никуда меня жизнь, слава Богу, не дела.
Будет снова весна, чтоб я снова балдела,
И однажды весной не во сне — наяву
На кораблике том я сама уплыву.

Когда вспоминала о прошлом — не счёты сводила,

А тех, кого нету на свете, проведать ходила.

Дворы и подъезды, и комнаты их освещала

И с грустной улыбкой себя самою навещала,

Чтоб снова водить перьевой фиолетовой ручкой,

Чтоб снова побыть обожаемой дочкой и внучкой.

Посулы дивные все глуше.
А хочется, развесив уши,
Их слушать, слушать без конца…
Цветет шиповник у крыльца,
Белеет у крыльца шиповник,
И дождь, как молодой любовник,
Стучит то в двери, то в окно…
Лишь благолепие одно
Творится тут и там, повсюду,
И дождик сбил на землю груду
Ему покорных лепестков
И прошумел, и был таков.

Пишу стихи, причем по-русски,
И не хочу другой нагрузки,
Другого дела не хочу.
Вернее, мне не по плечу
Занятие иного рода.
Меня волнует время года,
Мгновенье риска, час души…
На них точу карандаши.
Карандаши. Не нож, не зубы.
Поют серебряные трубы
В соседнем жиденьком лесу,
Где я привычный крест несу
Своих лирических прогулок.
И полон каждый закоулок
… показать весь текст …

А смертные смертных младенцев рожают,
Заботой, вниманием их окружают,
Катают в коляске, на ручках несут,
Тетешкают, но все равно не спасут.
О Господи, это же бесчеловечно.
Ну разве не ясно, что жить надо вечно?
Сначала у мамы своей на руках
И дальше, и дальше, и дальше в веках.

Кому поплакаться? Тебе ли?
Тоскую с самой колыбели.
Припав, родной, к тебе плечом,
Печалуюсь невесть о чем.
Как будто мы с тобою оба
Обречены. Любить до гроба
Тебя я буду. И за ним
Я буду жить тобой одним.

Я больше до праздника дни не считаю,
Я дни, как желанную книгу читаю.
Читаю её на ходу, на бегу,
Читаю, никак отложить не могу,
Никак не могу от неё оторваться,
Могу лишь слезами весь день заливаться,
Могу поминутно меняться в лице
И вдруг осознать, оказавшись в конце,
Что книга меня до того захватила,
Что я не прочла её, а проглотила.

На золото падких, на золото падких
Сегодня трясет в золотой лихорадке.
Льнет золото к пальцам и липнет к плечу:
Такое богатство — бери, не хочу.
И что ни мгновение — благодеянье.
И в пышное ты облачен одеянье.
Ты кесарь сегодня, вчерашний босяк.
Покуда поток золотой не иссяк,
Покуда не пущены по ветру слитки,
Не сгнили твои драгоценные нитки,
Не выцвел роскошный ковер под пятой,
Ты кесарь. И славен твой век золотой.

Но есть один на свете друг,

Который не опустит рук,

Который в страшный миг крушенья

К тебе придёт без приглашенья.

Придёт бесшумно, налегке

И, притулившись в уголке,

Тебя часами будет слушать,
… показать весь текст …

Что со мною? Я болею,
Я никак не одолею
Ненавидимое мною
Притяжение земное.
Сверху мир такой небесный
Невесомый, бестелесный,
И просторный, и летучий,
Я стою внизу под тучей,
Провожаю взглядом стаю,
Не парю и не летаю.

О, Господи, опять спешу и обольщаюсь

В короткий зимний день никак не умещаюсь,

И забегаю в те грядущие мгновенья,

Где ни души пока, ни ветра дуновенья,

Ни звука, ни звезды, ни утра полыханья,

Но где уже тепло от моего дыханья.

А чем здесь платят за постой,
За небосвода цвет густой,
За этот свет, за этот воздух,
И за ночное небо в звёздах?

Всё даром, — говорят в ответ, —
Здесь даром всё: и тьма, и свет.
А впрочем, — говорят устало, —
Что ни отдай, всё будет мало.

Хорошо покатались на шарике этом.
И ещё покатаемся нынешним летом
На зелёном, на жёлтом, на белом — на пёстром…
Лишь бы кто не проткнул его чем-нибудь острым,
Лишь бы кто не дохнул на него ядовито,
Лишь бы вдруг не исчезла на шарике vita,
«Да уймись, — говорят, — светит солнышко дивно,
Что ты всё о дурном? Даже слушать противно».

Мансарду снять на левом берегу.
Какой реки? Ну как? Конечно, Сены.
Нет-нет, не говорите мне про цены.
Я всё в мечтаньях оплатить могу:
Мансарду, кофе в маленьком бистро
В богемном и пленительном квартале.
Мне просто, к сожалению, не дали
Ни времени, ни шанса жить пестро,
Рассеянно и праздно, и легко.
Нет-нет, не надо вашей жёсткой яви.
Хотя бы в грёзах я, наверно, вправе
Сидеть в кафе, пригубливать Клико.

Все эти бабочки отважные,
И лепестки, и листья влажные,
Земли преображая лик,
Живут, рискуя каждый миг.

Они живут, летают, дышат,
Как будто небо — это крыша,
И каждый, кто под ней рожден,
От всех напастей огражден.

Я о страшном и знать не хочу.
Сил не стало, — уж вы извините, —
На подробности с места событий.
Я ведь тоже тем рейсом лечу
В самолёте, что должен упасть
И пропасть где-то в тёмных глубинах.
Я ведь тоже боюсь, что в любимых
Может некий безумец попасть.
Я ведь тоже ночами бегу
От какой-то ковровой бомбёжки
И младенцу в кровавой одёжке
Почему-то помочь не могу.

Сияют окна в темноте
И это значит —- всё в порядке,
И мировые непорядки
Ещё не страшные, не те,
Что могут взять и отменить
И свет в окне, и в доме кошку,
И звёзд весёлую окрошку,
И жизни тоненькую нить.