Мы все торгуем собой всерьез. Каждый из нас. Просто один продает тело, другой время, третий труд, четвертый свою душу. И что страшнее: физическая или духовная проституция — это отдельный вопрос.

Впереди — две трети жизни. И от понимания этого сладко дышать, и хочется жадно пить эту жизнь, различая в сумбуре головокружительного бытия оттенки горечи и счастья, любви и боли, света и тьмы, себя и. тебя, конечно.

Впереди — пол жизни. И это — уже повод научиться быть счастливым. И выходить на перепутье дорог, и вдыхать полной грудью ветра, и смеяться, просто так, от того, что небо глубже и шире любых слов, от того, что есть к чему стремиться и кого желать.

Впереди — четверть жизни. Целая че…
… показать весь текст …

Дети меняют нас. Раньше я ел то, что мне нравилось. Иногда даже находил время и шел экспериментировать на кухню, дабы создать новый уникальный деликатес… В любом случае, все это в прошлом. Теперь я папуля, а папуля — это такой мусоросборник пищевых отходов. Сижу на полу, работаю за ноутбуком, мимо летит розовый тайфун с косичками и размусоленным огрызком банана в руках, который по каким-то причинам не доелся. С неприглядным объедком и радостным криком: «папа, я не хочу больше, доешь!». Ловлю себя на том, что открываю рот, даже не задумываясь. Это уже привычка. Мне иногда кажется, что она воспринимает меня таким мусорным ведром, вместо педали у которого звуковое управление. И просто складывает и сливает в меня все подряд — понадкусанные непонравившиеся фрукты, остатки каш и супов, порой перепадает даже полкотлетки. Ем. Молча. Не отрываясь от дел. Чаще всего — даже не замечая, что что-то съел.

Какая стая, таков и вожак. Но как же мы любим искать виноватых, в ком угодно, в правительстве, в боге, в погоде, в другом человеке. Главное, чтобы не признать виноватым себя. Потому что я то точно замечательный, а виноват всегда кто-то другой. Нет. Не другой. Только ты. И диктатура цветет только там, где есть рабы. Может хоть раз стоит начать с себя? Допустить возможность того, что ты сам не так уж непогрешим? Хотя о чем я, конечно же, нет.

Ты влюбляешься медленно.
Сначала в ту невесомость себя, которую чувствуешь, лежа на моих руках.
Потом ты начинаешь любить уверенность в том, что я поймаю тебя, когда ты падаешь.
Ты влюбляешься в нежность обращенного на тебя взгляда, когда спишь,
влюбляешься в образ неодиночества и сожизни.
Ты влюбляешься в мой вопрос после долгого дня «когда ты домой?»,
потому что я признал твоим домом собственное пространство,
ранее принадлежавшее только мне.
Ты влюбляешься медленно, влюбляешься в части…
… показать весь текст …

Приходи. В моем доме так же пространно пусто,
А тебя всегда пустота влекла за собой.

Ты любил ее, видимо, больше.
Это было чувство
Когда ходишь по старым доскам совсем босой,
Ощущая в ногах маленький отклик лета —
Тот, который нельзя никому из себя отдать.

Одиночество — как летящая нежность момента,
Как познание духа, дар или в грудь удар.

Приходи, я умею молчать и не быть заметным,
Я почти научился сливаться с белой стеной
… показать весь текст …

В голове легко и в душе порядок,
Но в глазах, как хлопья,
Проступает резь.
Если ты проснешься со мною рядом,
Расскажи мне, кто я,
И зачем я здесь.
Расскажи мне время
По верхушкам зданий,
Расскажи мне осень по цвету глаз.
Я шагаю в темень,
Вечно чем-то занят,
Пока мост до солнца вырастает в нас.
Расскажи мне, кто я!
Ведь не брат, не гость здесь.
… показать весь текст …

Ты сразу станешь моей — через месяц
коротких встреч.
Мы сроднимся речью,
сроднимся миром — он нам по плечи,
сроднимся в титрах,
и станет легче.
Ты вся моя — это так заметно
в твоей поношенной черной куртке,
в карманных звездах
или планетах,
в любом скандале и в каждой шутке.
В том, как ты дышишь — до хрипа жадно,
но выдыхаешь морозный воздух,
когда гуляешь по жарким странам,
… показать весь текст …

Шагая по стеклам разбитых прелюдий,
Не веря уже ни газетам, ни людям,
Из боли любви и земного бессилья
Она собирала непрочные крылья.
Грустила тайком, не любя театральность,
По шрамам и ссадинам знала реальность:
Закрытые перед лицом ее двери,
Вкус смерти последней отчаянной веры,
И чуждость свою, и свою одинокость,
Разбитый в побеге от прошлого локоть.
А кошка у ног неизвестной породы
Учила ее чувству гордой свободы,
Учила гулять по обшарапнной крыше,
Учила, что люди почти что как мыши,
… показать весь текст …

Судьбу за все благодарю:
За скупость жизни на тепло,
За то, что не пуская в лень, меня
тащило и вело
По битому стеклу дворов, по запустелым ямам глаз.
Спасибо, что по всем кругам пройду,
наверное, не раз.
Спасибо, что сплетала кнут событий,
горьких до беды,
И била им за спящий ум, за полубыт
спанья-еды.
Пусть растревожена душа, зато поет
как никогда,
Пускай нагой горит в стихах, пускай не ведает стыда.
… показать весь текст …

Если складывать речь из чувств,
которые я к тебе испытываю,
в них не было бы слова «люблю»,
потому что я не знаю, что это.
Нет, я бы говорил иначе,
опираясь на перила частности:
я испытываю к тебе голод,
я испытываю к тебе жажду.
Я бы тщательно выбирал смыслы,
за которыми картина данности:
я испытываю к тебе нож,
я испытываю к тебе зарево.
Если дальше — более явственно
или более эпизодично:
… показать весь текст …

Пару строчек зимы — это все, что тебе обещаю.
Пару строчек снегов, пару строчек веков и грехов.
Пару строчек лишений, мишеней, прощений, прощаний,
Пару строчек, написанных рябью стареющих слов.
Опоздает письмо. Время сложится в лед и застынет,
Превратится в итог и исток, в бесконечный вокзал,
На который надышит слежавшийся к вечеру иней:
Опоздали стихи. Опоздали. И ты опоздал.
Это выстрел судьбы, это выстрел, оставшийся в прошлом,
Чтоб догнать и убить тебя здесь, на руках у зимы.
Это самая крайняя, самая злая оплошность.
Это голос из тьмы, это плачущий голос из тьмы.
Это чувство вины. Это смотришь кругом обалдело,
А вокруг — это жизнь, это ночь, это ты и толпа,
… показать весь текст …

Тринадцать дней ты была моей Галой:
Голой,
Глумливой,
Гротескно наглой.
И когда я писал тебя, я чувствовал только апноэ
Безнадежное, бесноватое, ножевое,
Протяженностью от холста поэзии до постели —
Тринадцать дней ты как tabula rasa белела,
Цепенела,
Смеялась слишком надсадно и дико.
Тринадцать дней
Мы были больше, чем близко.
Тринадцать парсеков космоса мы молчали,
Пытаясь расслышать слово Бога в начале,
… показать весь текст …

Ярче тысячи солнц!
Ты творец, значит ярче и ярче.
Спиртовую настойку поэзии — в оптику глаз.
Ты пойдешь по загаженным улицам — джазовый мальчик,
доставая копейки стихов из-под полы сберкасс.
Ярче тысячи солнц!
Пальцы в черном и матовом тонут,
и пускай.
Ты творец, ты творец, это доля твоя —
ты найдешь ее грязью в бездарно паскудном притоне,
но заставишь — сиять!
Ярче тысячи солнц.
Сам создашь — акварелью,
скрипичным ключом ли,
… показать весь текст …

Деревья стерпят всю людскую грусть
В прижатых к ним податливых ладонях,
И я однажды грудью всей упрусь
В безмолвный выдох старенького клена.
И тихий мир — случится…
Он замрет,
Он станет всем, он станет мне округой.
Так все из нас, кто вскормлены зарей,
Становятся прозрачными и хрупкими.
И я однажды буду говорить
В каморку неба маленькое слово,
Которое не пламенем горит,
А вырастает из иглы сосновой.
И я скажу:
… показать весь текст …

Здесь нет тебя, здесь только образ твой,
Впиваясь жизнью в твердый строй предметов,
Стоит, как ангел, за моей спиной
И говорит без голоса — о свете.
Он говорит — как камень и вода,
Как говорят деревья или стены,
И это — миф, поскольку, как всегда
Здесь нет тебя — в текущее мгновенье.
Но коридоры, восстающие в пыли,
Где я иду, и наступающие зимы
С голодным ликом — так тобой полны,
Что все другое кажется мне мнимым.
Тобой полна пустынность тех садов,
Где у меня больное сердце стынет,
… показать весь текст …

Я донесу.
Сквозь эту пелену
Безумия, бездумия, гордыни,
С животным хрипом возле сжатых губ,
Я донесу — как носят лишь любимых.
По островам болезненных потерь,
По небесам холодного молчания,
Где звезды блекло инеем потеют —
Такие же чужие и случайные.
Я донесу!
Сорвемся — навсегда,
И будем падать бесконечно вместе.
Нельзя, нельзя — нам рано пропадать,
Нам мало умереть — и не воскреснуть.
… показать весь текст …

Вот стоят на земле человек с человеком,
И их тяга друг к другу есть самое крепкое,
Что всю землю, как девочку, ласково вяжет
Перекрестками рук наших, маминой пряжей.
Я тянусь, я тянусь до тебя, дорогая,
Твою хрупкую спину к груди прижимая,
Продолжая смотреть в равнодушно-окрестное,
Из которого мы воздвигаемся — вместе.
Человек с человеком — ближайшее, теплое,
Я как будто всей кожей своей тебя помню,
Я как будто всю жизнь — по губам твоим выучил.
Человек с человеком — две красные ниточки,
Узелок …
… показать весь текст …

Как называлась та улица? Она называлась.
То есть кто-то звонил, назначая встречу,
И говорил: встретимся на «Вокзальной»,
На «Кольцевой», на «Сиреневой», на «Заречной».
Вечер ложился пылью поверх скамеек,
Кто-то курил и высился, не дождавшись.
Небо мерцало, странно и больно краснея
Прямо над улицей «Горького» или «Павших».
Кто-то стоял там — стены и дым нависли,
Тени были почти похожи на кожу
Улицы этой — «Изменчивой», «Легкомысленной»?
Только стоял там тихий совсем прохожий.
Ждал на звонок ответа и звал по имени —
Улицу, улицу — лица ему не встретились.
… показать весь текст …

Я буду помнить тебя — поющую у зеркала в ванной,
Я буду помнить тебя теплой водой на щеках:
Такую как бы обычную, но все же немного странную,
Такую алую — как рябинка, когда смущена.
Я буду помнить тебя каждой струной гитары,
Любой струной, которая коснется моей руки.
Я буду помнить тебя в каждом осеннем парке,
Я буду помнить тебя каждым вздохом тоски.
Я буду помнить тебя стихами.
Писать «я скучаю».
Я буду помнить тебя всей нежностью — сколько есть.
Я буду помнить ветер, который едва качая
Твою…
… показать весь текст …