Ветром платья край задрался…
Кто был рядом, любовался:
нет, не стройными ногами,
не прозрачными трусами,
даже не фигурой гибкой,
а смущённою улыбкой.

Видишь — строгое платье: три четверти рукава,
Вырез точно по линии ясных янтарных бус.
Я спою тебе песню — с рожденья её слова
Жёнам нашего рода известны на цвет и вкус.

Ты её не узнаешь. А я промолчу — опять.
Только дрогнет душа, резонируя с тишиной.
Я станцую тебе на расколотых зеркалах,
Как, себя убивая, танцует в снегу огонь.

Повторяется всё — в виде фарса… в чужих стихах…
Вкруг запястий браслетами вьётся сандала дым.
Это платье чернее, чем первая ночь греха.
Ты поверишь/проверишь — что нет ничего под ним?..

Платье горит в витрине, словно картина в раме, Бобби проходит мимо, цокает языком. Помнит, такое платье вроде хотела мама — он бы купил, но деньги… ну, а кому легко? Нет, он купил бы точно, только такие траты — дача, друзья, подарки, будет совсем же в ноль…
Музыка бьётся пульсом, каждом окном-квадратом, флейта приносит веру — и, почему-то — соль.
Сказки не в старых книжках с алыми парусами, мир состоит из мыслей, что сохранишь, любя.
Бобби стоит и мнётся, злится, губу кусает…
…быстро подходит к двери, дёргает на себя.