Этот город встречает не песней — победным маршем, исключительностью и культурой в лицо мне машет, улыбается кем-то с другой стороны дороги, дышит влагой, хамит киосками, ждет, торопит, греет солнцем двадцать какого-то сентября. Что я делаю здесь, по правде-то говоря?
Ну, если по правде — очевидно, спасаюсь бегством, словно где меня нет, случается меньше бедствий, меньше масла проливается под трамваи, меньше ссорятся, ненавидят и забывают, меньше курят и надрываются в караоке и уж точно меньше беспросветных и одиноких (правда, вот на днях стало больше на единицу).
В этом городе невозможно уединиться, он хватает за руки: отпусти, говорит, синицу, не к чести, говорит, иметь при себе фундамент, вас таких, говорит, завозят целыми поездами, и у каждого память, контакты, огнеустойчивые мосты. Настоящая стройка начинается с пустоты,
с абсолютной непринадлежности, с дна колодца. Что я делаю здесь с решимостью вавилонца? Ни проекта, ни прораба, ни чертежей, ни погоды в применительном падеже, пустота в каждом выдохе, в отражении в витраже. Что я делаю? Сочиняю, тоскую, вру. На участке, как всегда, не хватает рук, хоть одной бы, Господи, теплой чужой руки. Ну какие, Господи, блаженные дураки, кто поверил, что твой мир справедливо скроен.
Я проглатываю комок,
начинаю строить.
Мартышка.