Он был прекрасен. И особенно нравился ей тем, что в его прекрасности, в его гармонии не было публики. Балетные болванчики всегда работают на зал, любое па заканчивается фиксацией лицом на зрителя — «Ну как? Видели-видели?»

Он же мог сидеть боком, в одну четверть, вовсе спиной, чуть сутулясь, уткнувшись в книгу, закутавшись во всепожирающий свитер… Всё равно. Он был прекрасен. Для неё он был само искусство. Гармония страдающего наслаждения — каждым мигом, каждым движением, каждым пластическим решением, единственно верным. Только так можно поёжиться, только так, как он — перелистнуть страницу, только так — вздохнуть и уронить голову на кулак. И только так — только так! — быть самоценным без наблюдателя, без соглядатая, без неё.

Ведь она, смотрящая на него с дистанции космоса — шагов двадцать — не может быть в счёт в этой самодостаточной вселенной. Она и не трепыхалась. Просто смотрела. Покусывая кончик ручки и напитываясь, как светлячок солнцем, чтобы хватило на ночь, в спичечном коробке тёмной спальни, до следующего дня. Когда можно будет просто смотреть. На движения. На пластику. На эту тихую, всепобеждающую хореографию жизни.