Я за свою жизнь дважды нарывался на гоп-стоп*, причем оба раза совершенно в небольшой временной промежуток, между ними было что-то около полугода. И оба раза на Урале.
Первый случай произошел где-то в июле 1968. Я ехал из отчего дома в Павлодарском Прииртышье в Краснотурьинск, небольшой городок на северном Урале. Там жили отцовы дядья, вот к ним-то я и выбирался из своей деревни, чтобы приобщиться перед армией к пролетарскому труду. Предполагалось, что дядя Яша, работающий на Богословском алюминиевом заводе бригадиром. пристроит меня к себе в глиноземный цех, и я буду там неплохо зарабатывать.
Мне было неполных семнадцать, я был беззаботен и романтичен и строил всяческие воздушные замки по поводу предстоящей самостоятельной работы и городской жизни. В Свердловске была пересадка, и в ожидании своего поезда на Краснотурьинск я решил пройтись прогуляться по городу.
Сдал чемодан в камеру хранения и отправился на променад, стараясь при этом далеко от вокзала не отходить, а то заблужусь, не дай Бог, и отстану от своего поезда.
И вот иду я, как сейчас помню, вдоль трамвайных путей, беззаботно насвистывая и озирая окрестности славного города. носящего имя революционного деятеля Якова Свердлова. И вдруг меня нагоняют двое рослых парней с совершенно бандитскими рожами, воняющие перегаром, крепко берут меня с обеих сторон под локти.
Один из них, со светлой челкой, спадающей на глаза, шипит мне на ухо: «Только пикни, прирежем». Другой, гнусно ухмыляясь, тычет чем-то острым в бок.
Скосив глаз, вижу, что это и в самом деле что-то похожее на кончик ножа, зажатого в кулаке. И все это среди бела дня. Рядом, не обращая на нас внимания, идут прохожие, тренькая, неспешно прогромыхал трамвай.
Ярко светит солнце, булькотят голуби, громко чирикают воробьи. И никому нет дела, что вот в эту самую минуту совершается страшное злодеяние: свердловские уркаганы хотят лишить меня денег, которыми меня снабдили в дорогу родители, честно заработавшие их на ниве сельскохозяйственного производства.
Это возмутило меня до глубины души. Я что-то пискнул и попробовал вырваться. Но парни, которым давно было явно за двадцать, были намного сильнее меня. И еще крепче сжали мои локти, так, что я даже охнул.
И тут же проворно зашарили по моим карманам. У меня их было четыре: трое в брюках, включая задний, и еще один нагрудной у рубашки с коротким рукавом.
В штанах бандиты ничего не нашли (во всяком случае, то, что их интересовало). А вот в нагрудном кармане у меня был трояк, который я выделил для разграбления города из тех скудных денег, бывших у меня — кажется, рублей тридцати-сорока. И эти деньги тихохонько полеживали в секретном кармашке, который моя предусмотрительная мама присобачила к семейным трусам.
Времени у свердловских урок, чтобы обыскивать меня более тщательно, не было, да и место для этого было явно неподходящим — прохожие уже начали оглядываться на нашу странную троицу — мы продолжали идти, и эти двое на ходу обхлопывали мои карманы. А выуженный из рубашки трояк, похоже, на данный момент их вполне устроил — тогда водка стоила 2 руб. 87коп.
И урки также стремительно отвалили от меня, как только что перед этим налетели. До сих пор теряюсь в догадках: чем же я тогда привлек их внимание?
Разумеется, желание гулять далее по улицам Свердловска, явно наводненным бандитами или просто алкашами, желающими на халяву опохмелиться, у меня тут же пропало, и я вернулся на вокзал. Очень быстро вернулся.
Конечно, я был расстроен утратой трояка. И в то же время счастлив от того, что остальные-то деньги остались при мне. За что я мысленно сто раз поблагодарил свою маму. А ведь как я упирался, ехидничал, насмехался над ней, когда она заставляла меня нацепить эти трусы с пришитым изнутри кармашком!
Скоро я напрочь позабыл ту историю со свердловским унизительным гоп-стопом. Благополучно добрался до Краснотурьинска, был приветливо встречен дядей Яшей и всем его семейством.
Но вот на работу к нему на алюминиевый завод меня не приняли — сказали, мал еще. Вот будет восемнадцать — приходи. Но в восемнадцать меня будут ждать совсем в другом месте, в военкомате. И меня забрал к себе на работу на завод ЖБИ другой дядя, Саша, тоже, кстати, бригадир.
Вскоре я здесь вполне освоился, стал бетонщиком третьего разряда, и хотя работа была тяжеловатой — надо было управляться с «туфлей» (большой емкостью для подачи краном жидкого бетона), кидать бетон лопатой, уплотнять его в формах тяжеленной пудовой вибробулавой и т. д., — она мне нравилась.
Жить ушел от дяди в рабочее общежитие на углу улиц Чкалова и Фрунзе, подружился с соседями по комнате, мы вместе гулеванили на честно заработанные деньги, иногда дрались и между собой, и с городскими, ухлестывали за девчонками из соседнего женского общежития. В общем, все честь по чести.
И вот однажды я почему-то один ушел в кино. Фильм назывался «Миллион лет до нашей эры». Про первобытных людей и про динозавров. Это сейчас таких фильмов — пруд пруди. А тогда эта лента произвела в стране настоящий фурор.
Во, вспомнил, почему один возвращался — я сходил на него повторно сам, а соседи по комнате не захотели.
И вот иду из кинотеатра темной и дождливой октябрьской ночью, под редкими фонарями, а в голове все крутятся сценки из красочного и невероятно зрелищного фильма.
Шлепаю себе по лужам и никого вокруг не замечаю. И когда до родной общаги оставалось всего ничего — метров сто, не более, нарываюсь на теплую гогочущую компанию парней в пять-шесть. Они стояли как раз на моем пути, в желтом круге от света фонаря, и что-то оживленно обсуждали.
Конечно, можно было их обойти. Но с какой стати? Да и общага — вон она, рукой подать, даже пустое высокое крылечко с горящим над ним плафоном уже хорошо видн. И я пошел, как шел — мимо гогочущей компании.
Шел, все же стараясь не глядеть в сторону резвящихся незнакомых парней. И почти прошел, как крайний из них ухватил меня за рукав демисезонного пальто. Новенькое, светлое, сам купил с получки. Второй или третьей, уже не помню.
— Куда торопишься? — насмешливо спросил он. Я аккуратно высвободил рукав.
— Домой.
И хотел идти дальше. Но компания уже обступила меня.
— Деньги есть? — оглянувшись зачем-то по сторонам — мокрая улица была пустынной, — просипел другой из парней, приземистый, широкоплечий и в блестящей под дождем болоньевой куртке, с угрожающе выставленным щетинистым подбородком.
Все они были в модных тогда расклешенных брюках, метущих задниками мокрый асфальт. Я пока такие себе не сшил — все денег не хватало. А тут еще этим… Да пошли вы!
Ну, это я про себя так сказал. Скажи сейчас так вслух — собьют с ног и закатают пинками, пальто мое новенькое испачкают-изорвут. Потому я вполне вежливо ответил:
— Откуда?
Хотя во внутреннем кармане пальто у меня грелся троячок (заметили — опять трояк?). Последний. А до получки еще неделя.
И я попытался вырваться из этого неровно дышащего ко мне круга.
— Витюха, — снова оглянувшись по сторонам, негромко сказал тот, квадратный и приземистый. — Отведи пацана вон за угол дома — здесь не надо, — да обыщи хорошенько. Я так думаю, что он свистит (ну, немножко, конечно, по-другому было сказано — М.В.) Есть у него денежка, есть, по роже вижу!
Витюха — а это оказался тот парень, который меня первый зацепил, опять взял меня за рукав и сказал:
— Ну, пошли.
Почему-то квадратный был уверен, что никуда я не денусь и безропотно подчинюсь всех их требованием. Задохлик, одним словом.
Ну, пошли так пошли. Один противник — это уже не пятеро.
Мы отошли с Витюхой от перекрестка метров на десять, под тень стены трехэтажки, как раз ближайшей к моему общежитию.
Оставшиеся продолжали что-то гундеть, время от времени поглядывая в нашу сторону, видимо, чтобы в случае чего тут же броситься на выручку своему приятелю.
-Ну, сам карманы вывернешь или мне тебя обыскать?
Витюха смотрел на меня из-под козырька своей нахлобученной на глаза кепчонки уже не насмешливо, а с угрозой.
— Говорю же, нет у меня ни фига, — пробормотал я, незаметно отводя ногу назад для упора, еще не решив, что буду делать — бить Витюху или бежать.
— Ну, смотри, найду чего, и пальтишко нам отдашь! — сварливо сказал Витюха и потянулся рукой к моей груди. Тут думать было уже нечего. Я снизу резко ударил его сжатым кулаком в подбородок.
Лязгнули зубы. Витюха охнул и, запрокинув голову, сделал несколько шагов назад и сел задом на мокрый асфальт. Да, полгоды работы с лопатой и пудовой булавой сделали свое дело: рука у меня стала очень тяжелой!
Но ждать, что кто-то еще под нее подвернется, было бы глупо. Я тут же развернулся и, стуча каблуками, во все лопатки понесся к родной общаге. Лишь бы добежать! А там парни, выручат!
— Стой, сука, стой! — слышал я за спиной разноголосый вой и топот многих ног. Но я «бежал быстрее лани», и через несколько секунд одним прыжком взлетел на знакомое крыльцо, хлопнул дверью и гигантскими шагами, через две ступени, поскакал на своей второй этаж, провожаемый изумленным взглядом толстой вахтерши тети Веры.
— Пацаны-ы! — задышливо орал я в коридоре. — Наших бью-ют!
— Где, кто? — стали высовываться парни из некоторых комнат. — Щас мы им!
Общагу-не общагу, но человек шесть-семь отмибилизовать я сумел.
Мы выскочили на улицу. Но там уже никого не было. Скорее всего, мои преследователи и несостоявшиеся грабители поняли, какое осиное гнездо сейчас они могут разворошить, и потому сочли за лучшее ретироваться.
А сохраненный трояк я на радостях пропил с пацанами в тот же вечер. Кто и где достал водку в столько позднее время — уже и не припомню…
___________
Гоп-стоп* (жарг.) - уличное ограбление