Голосуешь на автотрассе, мимо мчатся фургоны хиппи, все вокруг говорят: «Опасен твой попутчик небесноликий, не к добру ты с таким связался». Отвечаешь им: «Не ворчите, он всего лишь знакомый с Марса — неуклюжий подзвездный читер».
Мы с ним ловим и не попутку: ждем, чтоб НЛО приземлилось рядом. Идиотские предрассудки, будто в космосе есть порядок. Тут не сходится часто время: ждали в семь, а летит в ноль-восемь. Мой космический друг уверен, нас куда-нибудь, но подбросят. Он жует леденец с ментолом, заявляя: «Какая гадость! Это жжется, как будто кола! А еще у тебя осталось?»
Залезаем с ним по ступенькам — что за лестница! Из веревок! Оглянуться на трассу сверху с высоты четырехметровой. Может, плюнуть на автостраду. Я могу себе всё позволить. Здесь нельзя разве только падать — приземляться уж очень больно. Друг смеется и что-то шепчет, его волосы треплет ветер. Разве было когда-то легче быть свободным на этом свете?
Завалиться ничком у люка, представляя объём вселенной. Протянуть незнакомцу руку, как знакомому супермену, и сказать невпопад, но твердо: «Этот мир, он теперь наш общий, мы продвинуты и свободны. Подвезите, товарищ гонщик».
Все таксисты — народ приятный, и неважно, с Земли иль с Марса. Может, даже с кометы Хартли /ну, куда там забросит атлас/. Нам кивают: «Ну что ж, в дорогу!» И к кабине идут пилота. Друг до самой души растроган: «Может, вам заплатить хоть что-то?» Пожимают плечами: «Глупость. Не такая уж и заслуга.»
Небо режет стеклянной лупой, облака — белоснежный флюгер.
Мой попутчик — рюкзак, толстовка, книги Брэдбери, чай и небо, расшнурованные кроссовки: разноцветный комок гипербол. Вот такой и свалился сверху: желтоглазый и бледнолицый. В голове нет настроек — эхо и космические частицы. Ну куда ему было деться? Автостопом, и вдоль галактик. Без противных и нудных лекций, без ненужных и лишних акций и без прочей подобной чуши (в этом мире её хватает). Забираемся в космос глубже.
Что же дальше? Пока не знаю.
Я попался ему случайно — шел на отдых из универа, представляя, как ставлю чайник и читаю роман Жюль Верна. Слово за слово заболтались, /все совсем до смешного просто/, как-то вскользь обошли детали и отправились вместе в космос. По дороге купили кофе, слишком терпкий и горьковатый. Мой знакомый же в нем не профи — перепутал ристретто с латте. Кофе вылили у дороги /благо баков вокруг хватало/, поклялись закупиться грогом и отправиться к лунным скалам. Ждали пару часов свой транспорт, и теперь вот летим куда-то. Вместо грога — бутылка кваса и стакан лимонада с мятой.
За стеклом Млечный Путь и звёзды, до луны еще парсек с лишним, я вдыхаю холодный воздух и листаю страницы книжки. Друг мне шепчет: «Вот так и этак, здесь написано про такое, куда надо искать билеты и садиться в дрожащий поезд, что уходит с вокзала в девять, разрывая гудками утро. Что теперь мне прикажешь делать?» Вывод сделан сиюминутно.
«Мы выходим, товарищ гонщик, тормозните-ка над вокзалом, в этом мире нам будет проще принимать на себя удары невозможно-усталых будней, заслоняющих наше солнце. Тормозните, ведь вам не трудно.» Жмёт на тормоз, в усы смеется.
«В добрый путь, — говорит — ребята, мне не сложно, вперед, спускайтесь». Оставляем таксисту мятный лимонад и сжимаем пальцы.
По ступенькам до самой крыши — и бежать по скрипящим доскам, Млечный Путь в черном небе пишет: «Осторожней на перекрестках». Мы киваем, мол, будем, будем, перепрыгиваем ограду, и вокруг суетятся люди, /суматошные, как цикады/. Мы — в последний вагон, как зайцы. Очень тихо и осторожно. Мы же странники и скитальцы, мы неправы и невозможны.
А в вагоне лисой спит лето — светло-рыжее и в веснушках, остывает забытый кем-то черный чай и кусок ватрушки, солнце греет лучами полки, растворяя кусочки пыли, /все равно никакого толку, если вытереть их забыли/. Мы садимся к окну, за столик, и рисуем себе билеты, наш приемник уже настроен, в нём играет «Hello Seattle».
Мы не ставим другим условий, ведь все будет, как мы мечтали.
И никто нас не остановит, потому что мы лишь в начале.