Ночь сжигает стены до угла.
Квартира —
круг в моём зажатом аде.
А помнишь —
здесь когда-то ты могла
шептать, касаясь моей правды.

Сегодня смотришь сквозь меня,
подёрнув льдом усталое молчанье.
И час пройдёт —
уйдёшь, огня
мне не оставив даже на прощанье.

Ты в узком коридоре будешь долго
застёгивать пальто дрожащей кистью.
И я сорвусь,
спрошу: «ты почему замолкла?»
и с диким воем расплескаю мысли.

Не нужно,
милая,
родная,
давай расстанемся без этой драмы.
Ведь всё одно
любовь моя — стальная
цепь на шее,
её ты не сорвёшь руками.

Ну дай хотя б в последний раз наружу
всю выплеснуть отчаянье и злобу.
Вот если конь устал — он ляжет в лужу
и даст воде омыть больные рёбра.

Любовь твоя — мой океан,
где я тону без права на спасенье.
Хоть криком бей —
она не даст
мне ни минуты трезвого забвенья.

Захочет тишины усталый зверь
и в логово уйдёт под сенью леса.
Но вот твоя любовь, как быть теперь?
И я не знаю, где искать замену рухнувшего неба.

Не ведаю, где ты и с кем горишь,
Во мне лишь пустота немая.
О если б так художника томить —
он бы продал шедевр за грош, рыдая.

Но мне
не мил ни шорох славы,
ни звон монет в кармане
и ни овации.
Лишь звуки имя твоего, так плавно
растворяясь, помогут мне собой остаться.

И я не прыгну вниз с карниза,
и яд не выпью, ствол к виску не приложу.
И надо мною,
кроме твоего каприза,
нет судьи и я тебе служу.

А завтра ты забудешь, как носила
корону из моих ночных признаний,
и как любовь мне выжгла в сердце рану,
оставив только дым воспоминаний.

И эта суета закрутит, как метель,
развеет строк моих сырые листья.
И строф иссохших бледная метель
заставит ли тебя остановиться?

И дай мне
хоть последним состраданьем
путь выстлать, которым ты уходишь.
И дай коснуться нежным покаяньем
шагов твоих, пока я молод.