Я родом из СССР- страны, которой нет на карте мира. Это было не просто государство, для меня это была застывшая во времени сказка.
Я росла в эпоху, когда игрушки были не развлечением, а тайными кодами к реальности. У нас с братом был не конструктор, а философский камень инженерной мысли, который состоял не из яркого пластика, а из серых металлических пластин, скрепов и винтиков. Чтобы собрать грузовик, нужно было понять, как устроена Вселенная, чтобы собрать кран — постичь законы гравитации. И в моих воспоминаниях семь лет — это не возраст, а промежуток между «Спокойной ночи, малыши» и моим первым межгалактическим звездолётом, собранным из этого конструктора и подручных материалов.
Я жила в том мире, где школа была не просто зданием, а второй семьёй, учитель был не просто преподавателем, а настоящим проводником в мир доброты, мудрости и честности. В те времена знание было еще не товаром, а атмосферой. Мы не учились, а пропитывались информацией, как губка. Знание витало в воздухе, как пыльца, и мы не могли не дышать им. «Жи-ши» было не правилом, а мантрой, математика — гимнастикой для ума, а «таблица склонений» — не грамматикой, а ключом к сокровищнице языка. Уроки труда были не уроками, а театром малых форм: мы лепили свою будущую жизнь из папье-маше, потому что газет было так много, что из них можно было сделать всё, кроме денег. Мы учились вязать не свитера, а плести сети для душевного тепла и удержания времени, вышивали гладью не узоры, а карты внутренних морей и потерянных цивилизаций. Мальчишки медитировали над табуретками, которые были даже не мебелью, а тронами для простых смертных, чтобы всегда знать, как выглядит истина, если её разобрать и собрать по частям. И мы верили, что наши руки — это не просто руки, а волшебные инструменты, которые могут собрать или связать всё, что угодно, от табуретки и свитера до целой страны.
А ещё в старших классах у нас вдруг появился предмет «Этика и Эстетика Семейной Жизни», где нас не учили нежности и всяким там сентиментам, а сразу вручали чертежи по сборке ячейки общества, в которой любовь — это кирпич, а долг — цемент.
И когда мы заканчивали школу, мы были не выпускниками, а готовыми к любым испытаниям стальными цветами, — радостными, всезнающими, всеумеющими, способными благоухать в любой мороз, и из ничего собрать себя, стол к приходу гостей и новый мир.
И не знали мы ни о каких психотравмах, личных границах или панических атаках, потому что в детстве нас уже посвятили в тайну о том, что лучшее лечение — это труд, который не даёт времени на размышления о себе, а бояться надо не того, что происходит, а того, что ты не сможешь с этим справиться. Плохо тебе? Иди и работай. Если есть время на страдания, — значит «дурью маешься», потому что самая лучшая психотерапия — это трудотерапия.
Я родом из СССР, страны, которой уже нет на карте, но она осталась в моём сердце навсегда. И я скучаю по ней, потому что в той стране было то, чего нет сейчас: простая, но надёжная вера в то, что завтра будет лучше, чем вчера. И это была даже не вера, а невидимый компас, который показывал путь, не требуя сложных карт и сомнений…
Клинический психолог