Воздух в Зале Каменного Сердца

Воздух висел не густым — он был тягучим, как остывающая смола веков, пропитанной пылью забытых решений и ледяным дыханием непреклонного суда. Каждый вдох Лин Фэна давался с усилием, грудь сжималась, словно легкие пытались втянуть не кислород, а жидкую тень, насыщенную горечью предательства. Гул его шагов по отполированному поколениями учеников камню не просто резонировал — он бился в унисон с глухим, тревожным бубнением Песочного Сердечника под грубой тканью рубахи, создавая жутковатый, диссонирующий ритм — барабанную дробь обреченности в каменном склепе. Этот ритм отдавался эхом в ребрах, смешиваясь с собственным, учащенно стучащим сердцем — два узника в клетке, сплетенной из страха и ледяного недоверия.

Патриархи, восседавшие на тронах из черного нефрита, вырезанных в виде спящих, но готовых пробудиться драконов, казались не людьми, а ожившими изваяниями основателей, пробужденными лишь для свершения казни. Их взгляды, неподвижные и холодные, как гладь горного озера под зимним звездным небом, скользили по Лин Фэну с отстраненностью, с которой рассматривают опасный, но уже обезвреженный артефакт, ожидающий утилизации. Лишь в глубине зала, у колонны, покрытой потускневшими фресками забытых подвигов и побед, стоял старый мастер Чэн. Его фигура, согбенная годами, но не сломленная духом, излучала не просто беспокойство — глубокую, яростную скорбь. Его морщинистые руки сжимали посох так, что костяшки пальцев побелели, а в глазах, обычно излучавших терпеливую мудрость, метались отблески немого протеста и горького разочарования, словно он видел, как секта сама роет себе могилу.
 — Патриархи, — голос Лин Фэна прозвучал не громче шелеста опавшего осеннего листа, но в нем вибрировала та самая Незыблемая Ровность, что некогда заставляла содрогаться фундаменты Черной Башни и дрожать сердца демонов. Он не склонился в почтительном поклоне ученика, лишь коснулся кончиками пальцев собственного виска в кратком, уважительном жесте воина — салюте месту Силы, а не решению старейшин. — Я внимал вашему вердикту. Я зрю опасения Секты. Моя сила… она инородна в этих стенах, подобно пустынной гадюке, заползшей в сад белых лотосов. Ее истоки пугают. Мое присутствие отбрасывает слишком длинную, тревожную тень, питает слухи, отравляющие кристальную чистоту Белого Лотоса ядом страха. Ученики пропадают в горных теснинах, и ядный шепот уже вплетает мои шаги и свет артефакта в узор их исчезновения.

Он сделал паузу, его взгляд, тяжелый, как свинцовая гиря, скользнул по суровым ликам основателей, высеченным в скальной стене позади тронов — немым, вечным стражам догм и традиций. По строгим, окаменевшим от непоколебимого догматизма лицам старейшин. В их глазах он читал не сомнение или раскаяние, а твердое, как гранит плато, подтверждение: он был неудобной проблемой, сорняком, который безопаснее запереть в Павильоне Отрешенных, чем попытаться понять или искоренить.
 — Посему мой выбор свершен, — Лин Фэн выпрямился во весь рост, словно клинок, выброшенный из ножен молнией. Его осанка, испещренная шрамами — немыми летописями пройденных битв, сама аура тихой, сдержанной мощи, исходящая от него, как жар от раскаленного в горниле металла, заставила пару младших патриархов непроизвольно отпрянуть на своих нефритовых тронах, их пальцы судорожно вцепились в змеевидные подлокотники.
 — Я покидаю Белый Лотос. По воле собственного сердца. Дабы не быть якорем, тянущим секту, давшую мне первые знания, в пучину возможной беды или клеветы из-за моего присутствия. Дабы не быть камнем, о который спотыкается единство, и искрой, раздувающей тлеющий уголь раздора.

Тишина в зале стала абсолютной, звенящей, как вакуум перед ударом небесного молота. Даже шорох шелковых одежд и мерное дыхание стражей у резных дверей замерли, будто время остановилось. Патриархи переглядывались, их каменные маски дрогнули, обнажив мимолетную щель замешательства — явно не ожидали они такого удара по незыблемости их авторитета. Верховный Патриарх, его лицо, напоминающее высохшую, потрескавшуюся глиняную маску, нахмурился, сухие пальцы с выпуклыми белыми костяшками сжали ручки трона так, что древний нефрит издал тихий, угрожающий треск.
 — Покинуть… — он произнес медленно, растягивая слова, как палач, проверяющий лезвие на остроту. — Это не просто уход, Лин Фэн. Это отречение. Разрубание всех уз. Ты отказываешься от защиты секты, от ее живительных родников ци, от священного Имени Лотоса, что осеняло твой путь. Ты станешь перекати-полем в надвигающейся буре. Изгоем с пылающим проклятием на груди. Волком, на которого укажет каждый охотник в Поднебесной. Враги на всех тропах мира найдут тебя.
 — Враги найдут меня даже в самой сердцевине Белого Лотоса, под сенью ваших древних печатей, — ответил Лин Фэн, его голос оставался спокойным, как центр тайфуна, где царит мертвая тишина. — Осколки Пустоты уже здесь. Они копошатся в тенях ущелий, как черви в разлагающемся теле гор. Они пришли не по моим следам. Они пришли сюда. К Источнику. И пока я здесь, под сенью ваших крыш, но за решеткой вашего недоверия, я — трещина в вашей крепости. Звено ржавое в цепи обороны. Уходя, я снимаю с плеч Белого Лотоса тяжкий груз моей защиты и вырываю с корнем сорняк ядовитых сплетен. А сам… — его пальцы легко коснулись груди, где под грубой тканью рдел багрово-золотой свет Сердечника, подобно закатному солнцу, пойманному в ловушку дымки, — …обретаю крылья. Свободу разрубать Гордиевы узлы и искать корень новой Тени. Не как ученик Белого Лотоса. Лишь как Лин Фэн. Незыблемый.

Верховный Патриарх долго смотрел на него, его глаза, глубоко посаженные, как горные пещеры, мерцали сложной игрой чувств: досада на упущенную инициативу, на потерю контроля, сожаление об утрате столь мощного, хоть и опасного клинка, и… едва уловимая, но жгучая искра уважения к этой безумной, бесстрашной решимости, напоминающей легенды о Воинах Рассвета.
 — Твой выбор… безрассуден как прыжок в бездну с завязанными глазами. Но… в нем мерцает отсвет былой славы Воинов Рассвета, — наконец изрек он, каждое слово падало, как высеченная на скрижалях печать. — Секта Белый Лотос цепями не удерживает тех, кто жаждет свободы. Но знай: Врата Сердца для тебя замурованы навеки. Ты больше не сын Лотоса. Ты… Чужак. Странник с Проклятием-Печатью у сердца. Артефакт — твоя ноша, твой единственный щит и твоя неминуемая погибель. Иди. Пока чаша моего терпения не переполнилась.

Лин Фэн кивнул, последний раз. Коротко, как удар кинжала в ночи. Никаких церемоний. Никаких прощальных слов. Он развернулся, еширокий плащ взметнулся, как крыло ночного ворона, и вышел из Зала Каменного Сердца, оставив за спиной не просто тишину, а гробовое безмолвие, нарушаемое лишь сдавленным дыханием и тяжестью взглядов, впившихся ему в спину, словно отравленные шипы.

Дар Старого Мастера и Тень у Ворот

На выходе из мрачной, подавляющей цитадели, у самых Врат Восточного Ветра, украшенных рельефами сражающихся фениксов и драконов, чьи каменные глаза казались слезящимися от стыда, его поджидал старый мастер Чэн. Тень от высокой арки ворот падала на его лицо, но не могла скрыть глубокой скорби, прорезавшей морщины как ножом. В руках, дрожащих не от немощи, а от сдерживаемого яростного гнева, он держал два предмета: небольшой свиток, туго свернутый в трубку из желтовато-серой, словно выжженной солнцем пустошей, шкуры древнего василиска, испещренный поблекшими, но все еще зловеще мерцающими багровыми иероглифами, будто написанными запекшейся кровью, и маленький нефритовый медальон в форме извилистой песчаной дюны, внутри которой будто застыл в вечном танце крошечный золотистый вихрь.
 — Слепые кроты! Горделивые глупцы! — прошипел старик, его шепот был ядовит и резок, как шип скорпиона. Он быстро, с опаской вора, оглянулся, проверяя пустоту за массивными колоннами. — Ослепленные страхом перед тем, что превосходит их жалкое понимание! Гордыня затянула им глаза пеленой! Они выбросили неограненный алмаз Великой Пустоши, приняв его за кусок угля для очага! — Он почти силой вложил свиток и медальон в руки Лин Фэну. — Свиток — обрывки, крохи истины… все, что мне удалось вырвать у безмолвия веков из «Песни Засыпанных Царств». О древней мудрости твоих предков, Воинов Песчаного Рассвета, о подлинной природе Проклятия-Печати, что ты носишь не как ярмо, но как знамя. О страшной цене, что уже заплачена кровью. Медальон… — его палец, шершавый, как наждачная бумага, коснулся нефрита, и медальон отозвался мягким, живым теплом, словно крошечное солнышко, укрывшееся в ладони, — …резонирует с древними шрамами земли, с местами Силы в Бескрайних Пустошах. Может стать твоей путеводной звездой к другим Камням Памяти, ключам к твоему затерянному наследию. И… — он наклонился так близко, что Лин Фэн почувствовал запах старой бумаги, целебных трав и горькой полыни, въевшийся в его одежды, голос упал до едва слышного дуновения, сливающегося с шелестом ветра, — …в нем дремлет крохотный кристалл-маяк. Если вихрь смерти завоет у твоих висков… найди способ разбить его. Я почую зов разбитого льда, эхо твоей беды. Постараюсь… прийти. Хоть на краю света.

Лин Фэн сжал дары. Шкура василиска была холодной и шершавой, как пустынный камень на рассвете, свиток излучал тихое, древнее эхо песков. Нефрит медальона пульсировал теплом, словно живое сердце пустыни. Комок горячей горечи и безмерной благодарности встал у него в горле. Мастер Чэн был единственным, кто видел в нем не чудовище в облике человека, а человека, израненного судьбой и отягощенного наследием, и нераскрытый потенциал, способный затмить само солнце.
 — Благодарю, Шифу, — сказал он искренне, кланяясь так низко, как не кланялся даже перед священным алтарем предков в самые темные времена. — Ваша вера… она — единственный светильник в этой кромешной тьме невежества. Дороже всех нефритовых залов, всех свитков и всех сокровищниц Белого Лотоса.

Старик махнул рукой, отвернувшись, но Лин Фэн уловил мимолетный блеск влаги в уголках его глаз, сверкнувший в косых лучах утреннего солнца, пробивавшихся сквозь арку ворот.
 — Иди уже, Незыблемый Странник. И помни — самая длинная тень падает перед закатом. Береги спину. Тени… они уже обвили корни этой горы кольцами вечного холода. Чувствую их мерзкое, липкое прикосновение к Силе этого места. Их дыхание смерти.

Лин Фэн переступил порог Врат Восточного Ветра. Холодный горный ветер, несущий кристально чистые ароматы хвои, влажного камня и далеких, нетронутых снегов, встретил его, как старый, суровый, но верный друг. Он сделал несколько шагов по узкой, звериной тропе, петляющей вниз, в неизведанный, враждебный и бескрайний мир. Чувство было странным, двойственным, как два лица одной монеты: тяжелая плаха изгнания легла на плечи, но и… опьяняющая свобода вихрем взметнулась из глубин души. Он больше не был скован стенами догм, опутан паутиной подозрений, ограничен тесными рамками статуса. Он был собой. Со своей непостижимой, пугающей силой Незыблемого Сердца, своими загадочными артефактами — ключами к прошлому и, возможно, будущему, своей одинокой миссией во тьме надвигающейся бури.

Первая Кровь Осколков и Неожиданный Союзник

Он не прошел и пяти ли, как тропа нырнула в глубокую расселину, где царил синеватый, влажный полумрак и веяло сыростью веков, когда Песочный Сердечник на его груди не дрогнул — он сжался, как раненый зверь, излучая не тревожную пульсацию, а пронзительный, предупреждающий холод, ледяной укол прямо в сердце. Одновременно ветер, гулявший по ущелью, как невидимый дух, принес не просто запах озона — резкий, электрический запах грозы перед ударом молнии — но и сладковато-приторное, тошнотворное зловоние разложения, как от давно забытой в сыром подземелье падали.

Лин Фэн замер на месте, превратившись в часть скалы. Его рука молниеносно легла на рукоять простого, но прочного меча, взятого на прощание из арсенала секты («Жало Грозы», его верный спутник стольких битв, был слишком узнаваем, как боевое знамя). Незыблемое Сердце затихло, превратившись в идеально отполированный лед, сканируя каждую трещину в камне, каждую колышущуюся тень, каждый звук, эхом отдававшийся в ущелье.

Тени материализовались не из-за скал — они словно сгустились из самого сумрака ущелья, выплыли из мрака как призраки. Трое. Осколки Пустоты. Жалкие, уродливые пародии на грозных Вратников. Их доспехи, будто сплетенные из сгущенной ночи, отчаяния и лжи, были рваными, текучими, нестабильными, как дым костра на ветру. Лица скрывали не шлемы, а искаженные, застывшие в вечном крике маски из черного, мертвого льда и спрессованной тьмы, с прорезями, где должны быть глаза — пустыми и бездонными. От них струился холод небытия, вымораживающий душу до костей, и голод — ненасытный, животный, безумный голод к ци, к теплу жизни, к самой плоти. Их движения были резкими, дерганными, неестественными — как у марионеток, которыми дергает безумный кукловод, но при этом чудовищно быстрыми и ловкими.
 — Жи-и-ивооой… — проскрежетал один, его голос — скрип ржавых петель на дверях давно запечатанного склепа. — Ар-р-тефаааак-т… Си-и-лааа… Отдай! Нужна… Новооому Гооосподинууу…! Его Влааасть… Рааастет! Рааастет!

Новый Господин? Мысль вонзилась в сознание Лин Фэна как шип ледяного кинжала, пронзая броню спокойствия. Значит, Изгнанник не просто выжил — он уже возвел свой трон на костях и провозгласил себя наследником Темного Владыки!

Осколки атаковали не слаженно, а с дикой, неистовой яростью обреченных, рвущихся к последнему куску перед гибелью. Один взвыл, искаженная маска скривилась в немом крике, и рванулся в лоб, его когти, выкованные из черного, сияющего зловещим синим светом льда, рвали воздух с пронзительным свистом, оставляя за собой струйки мертвящего инея. Двое других расплылись, как чернильные кляксы на мокром пергаменте, пытаясь обойти с флангов, их теневые формы колебались, готовые сомкнуть ледяные клещи сзади, вцепиться в спину. Холод атаковал не только тело — он цепкими, невидимыми щупальцами сковывал ци в каналах, высасывая жизненную силу и тепло, замедляя реакции.

Лин Фэн встретил лобовую атаку не уклоном, а взрывным, сокрушительным ударом кулака вперед, заряженного сконцентрированной до предела Незыблемой Правдой. Удар был точен, как стрела лучника, — не в тело, а в центр ледяной маски, в место, где должен был быть лоб. Треск! — Маска разлетелась на осколки черного стекла, брызнув ледяной крошкой. Осколок взвизгнул нечеловеческим, режущим слух голосом, отлетая, как подстреленная хищная птица, кувыркаясь по камням. Но в этот миг двое других сомкнулись у него за спиной, их ледяные когти, холодные как сама смерть, впились в толстый плащ, пронзая ткань, целясь сквозь нее в почки и основание позвоночника! Песочный Сердечник взревел багрово-золотым светом, вспыхнув ярко, как маленькое солнце, но его защитная аура, ослабленная недавней битвой и поспешным, несовершенным «заживлением», дрогнула, как тонкий лед под тяжестью, истончилась.

Острая, обжигающе-холодная боль, словно укус ледяного гада, пронзила левое плечо! Холод небытия, как черный яд, пополз по венам. Лин Фэн зарычал от боли и ярости, пытаясь резким, скручивающим движением сбросить тварей, но их хватка была мертвой, цепкой, как корни ядовитого плюща, впившегося в скалу. Он почувствовал, как его ци замедляется, густеет, как кровь на морозе, теряя текучесть, как мороз покрывает инеем само Незыблемое Сердце, пытаясь заморозить его волю…

Шип! Шип!

Два тонких, почти невидимых, как луч света в пыльном воздухе, ледяных клинка пронзили маски Осколков сзади, точно в основание черепа, в место соединения позвоночника и черепной коробки. Не звук удара, а тихий, сухой, отчетливый хруст ломающегося хрусталя. Осколки взвыли не от боли — от бессильной, безумной ярости, как загнанные звери, и рассыпались в облака черного, едкого инея, издававшего шипящий звук, который тут же развеял пронизывающий ветер, унося с собой тошнотворный запах тлена и разложения.

Лин Фэн резко, как отпущенная тетива, обернулся, меч наготове, глаза, сузившись, сканировали скалы, ища нового врага или источник спасения. На карнизе высоко над тропой, где нагромождение валунов образовывало нечто вроде природного трона, стояла фигура в одеждах цвета горной пыли, выцветшего льда и глубоких сумерек. Лицо скрывал стилизованный шлем — голова снежного барса с прищуренными светящимися бирюзовым светом глазами-щелками. В руках — два изогнутых, как серп молодой луны, почти прозрачных ледяных клинка, от которых струился морозный пар, оседая мельчайшим инеем на темные камни под ногами. Его ци было… нездешним. Ледяным, как у Морозного Клинка Сюэ, но древним, диким, первозданным — как дыхание тысячелетнего ледника, пробуждающегося ото сна. И в этом потоке не было ни капли враждебности к Лин Фэну — лишь холодное, оценивающее любопытство и… настороженное внимание, словно он рассматривал редкий артефакт.
 — Благодарю за помощь, — сказал Лин Фэн, меч все еще наполовину извлечен, струя Незыблемой Правды готова была излиться острием в любой момент. — Вы…? Посланник Ледяных Пиков? Страж Древних Путей? Или… охотник на ту же дичь?

Незнакомец не ответил. Ни словом, ни малейшим жестом. Он лишь едва заметно, почти неуловимо кивнул в сторону дальних гор, утонувших в серо-лиловой, зловещей пелене тумана, где лишь мерцали белые, как саван, вершины. Затем его пальцы, обнаженные, бледные и удивительно гибкие для воина льда, сложились в причудливую, стремительную печать из искрящегося, голубоватого инея. На плоском, мшистом камне у самых ног Лин Фэна мгновенно вырос не цветок, а маленький, идеально сбалансированный компас, выточенный из чистого, синеватого, как небо над ледником, льда. Стрелка, сделанная из мерцающего бледно-голубого самоцвета, уверенно указывала на северо-запад.
 — Долина… — прошептал незнакомец, его голос был скрипом древних льдов, движимых неведомой силой, едва различимым на фоне завывающего в ущелье ветра. — Забытых… Клятв… Там… ждет… Луна… И… Истина… спрятанная во льдах времени и крови… Опасность… дышит в спину… жаром и ледяным сквозняком… Новый… Господин… жаждет… твоего… Сердца… Памяти… Крови… Ключа…

Прежде чем Лин Фэн успел произнести хоть слово, хоть мысль сформулировать, понять смысл последнего слова, незнакомец не исчез — он растворился. Буквально. Словно туман, рассеянный внезапным, мощным порывом ледяного ветра. Оставив лишь мимолетное облачко искрящегося, переливающегося всеми оттенками синего инея и ледяной компас, холодный, но не обжигающий, лежащий на мшистом камне у ног ошеломленного воина.

Связь и Путь к Долине

Лин Фэн поднял ледяной компас. Холодок от него приятно щекотал ладонь, странно контрастируя с остаточным, глубинным жжением раны на плече и внутренним холодом от прикосновения Осколков. Стрелка не дрогнув, твердо указывала направление. «Долина Забытых Клятв… Там ждет Луна…» Значит, Лань Синьюэ тоже пробила свою позолоченную клетку? Или ее «изучение» в Нефритовой Луне обернулось таким же горьким, вынужденным изгнанием?

Он нашел укрытие в неглубокой пещерке чуть выше тропы, скрытой завесой колючего, цепкого кустарника и нависающим козырьком скалы. Развел крошечный, почти невидимый снаружи костерок из сухих веток можжевельника — не для тепла (внутренний холод от прикосновения Осколков все еще дрожал в костях, как лихорадка, и пламя лишь слегка согревало кожу), а для скудного, колеблющегося света, чтобы читать свиток. Достал драгоценный свиток, подаренный мастером Чэном, и нефритовый медальон. Медальон сразу отозвался слабым, но явным теплом, словно мурлыча от близости пути, и его золотистый вихрь внутри чуть ускорил вращение, явно резонируя с направлением, указанным ледяной стрелкой. Свиток, развернутый с благоговением и трепетом перед древней мудростью, открыл хаос откровений: отрывки древних поэм, звучавшие как забытые заклинания, наполненные силой песков; загадочные схемы, напоминающие карты звездного неба или узоры на крыльях священных бабочек Пустошей; туманные упоминания о «Камнях Памяти, немых хранителях эха былого», разбросанных по Бескрайним Пустошам; о «Песне, что разбудит Спящих Царей под песками времени»; о «Цене Истины, что платится кровью предков и забвением потомков».

Сосредоточившись, отбросив боль, усталость и сомнения, Лин Фэн коснулся Песочного Сердечника. Он вложил в него не силу ци, а вопрос, сформированный волей и жаждой знания. Вопрос о Долине Забытых Клятв, о пути туда, о таинственном воине во льдах. Артефакт отозвался не образами, а приливом. Приливом древнего знания, всплывшего из глубин его собственной крови, из резонирующей памяти песков, из эха засыпанных царств. Он не просто узнал это место — он ощутил его кожей, почувствовал его сакральный, тяжелый воздух. Узнал его истинный смысл. Это была нейтральная земля некогда, место Великих Клятв меж его предками, Воинами Песчаного Рассвета, и… Предками Лунного Серебра? Или другими Древними Домами, чьи имена стерло время и песчаные бури? Место Силы, пропитанное эхом нерушимых обещаний, хранящее память веков и… способное либо сковать клятву навеки алмазными цепями, либо разбить ее как хрупкое стекло одним ударом.

И в этот самый миг… Слеза Вечной Зимы. Нет, не сама Слеза (физически она была с Лань Синьюэ), но ее эхо, отпечаток в его душе, замерзшее воспоминание о ее прикосновении, о ее ледяной чистоте — отозвалось. В уме Лин Фэна возникло не четкое изображение, а мощная волна ощущений: пронизывающий до самых костей, обжигающий холод; спешка, граничащая с паникой, бег по лезвию бритвы; острая, как ледяная игла, тревога… и поверх всего — стальная, непоколебимая решимость, тверже самого алмаза в сердце горы. Затем слабый, прерывистый, как сигнал сквозь бурю или сквозь толщу льда, мысленный голос, знакомый до боли, голос Лань Синьюэ:
 — …Фэн… Чувствую твой зов… сквозь пелену… Долина… Через три лунных цикла… на стыке теней… Осторожно… За мной… следят… как тени за пламенем… «Новый Господин»… он… здесь… в стенах Луны… или вплотную приник… Чую его… печать… Забвения… Она… давит на разум… как глыба льда…

Связь оборвалась резко, как обрезанная струна лютни, оставив Лин Фэна в гулкой, давящей тишине пещеры, с ледяным компасом в руке, тревогой, сжавшей сердце в ледяной кулак, и Песочным Сердечником, чьи золотистые прожилки теперь слабо, но ровно пульсировали в такт его дыханию, словно второе, древнее сердце, пробудившееся к действию.

Новый Господин — тень Изгнанника, обретшая плоть и имя — уже протянул свои щупальца в самое сердце оплота врага. Он проник в святая святых Нефритовой Луны или подобрался к нему вплотную, как тень к свету. И жаждал он не просто власти — он жаждал Памяти, хранимой в Песочном Сердечнике. Памяти, которая была не просто ключом к силе рода Лин, но, возможно, ключом к вратам, за которыми спало нечто древнее и ужасное, способное поглотить само солнце и низвергнуть мир в вечную ночь.

Рассветное затишье лопнуло, как гнилая ткань. Новая, более густая, хищная и вездесущая тень накрыла мир. И Лин Фэн, добровольный изгнанник, с артефактом-ключом, пылающим на груди, с ледяным компасом в руке, ощутивший эхо Луны и ее тревоги в собственной душе, шагнул навстречу набирающей ярость буре. Навстречу Долине Забытых Клятв. Навстречу Луне, что ждала его среди вечных льдов, смертельных интриг и коварных ловушек. Их союз, скрепленный кровью, доверием и общей ношей изгнания, снова был последней хрупкой надеждой мира, угасающим светочем. И на этот раз им предстояло сражаться не только с внешним, всепоглощающим мраком, но и с ядовитой плесенью предательства и страха, проросшей внутри стен их собственных, отвергнувших их домов. Путь начинался. Путь в неизвестность, по лезвию бритвы, под взглядом Нового Господина.