… Война — это школа страха. Наверняка в ней есть и другие дисциплины, но страх отец всех наук. Никто не любит страх в себе, поэтому мы прячем его поглубже; во время войны он вылезает, но его не сразу распознаёшь.

Вдруг люди начинают бесить своей нерациональностью, подвергающей тебя опасности. Притом не те, кто устроили войну, а близкие, которые не вовремя звонят, медленно спускаются по лестнице и вообще слишком неторопливы или суетливы во время тревог. Потому что, конечно, если все вокруг действуют, как часы, с тобой ничего не случится. Вон же пишут, «выполняйте указания службы тыла и оставайтесь в безопасности».
Поймать и отрефлексировать это раздражение можно, когда сам начинаешь делать странные вещи.

Мне, например, казалось, что я соображаю на редкость чётко, но однажды Дима слишком медленно надевал ботинки, я потеряла терпение и вышла без него. Сирена прозвучала раньше срока, и я чуть отстранённо отметила, что заметалась в четырёх разных направлениях и вместо ближайшего убежища осталась в арке соседнего дома. В результате самую страшную на сегодняшний день атаку мы пережили на улице.
Там, знаете, сначала мерзко орёт сирена, а потом наступает такая оглушающая тишина, как перед солнечным затмением. И только через несколько минут в ней начинает нарастать сложный, ни на что не похожий звук. Вроде тяжёлый бомбардировщик, но как-то не так, с дополнительными вибрациями и скрежетом. И он постепенно растёт, растёт, растёт выше всех возможных пределов — то есть по твоему разумению уже должен быть апогей, а потом снижение, но нифига. Как бы так поэлегантней сказать — в звуковой диапазон твоего опыта он не помещается. И где-то в этот момент ты понимаешь, что в данный момент нет ничего, что помешает тебя убить. То есть в эту самую или следующую минуту ты свободно можешь умереть и нет возможности этого избежать.
/Позже я узнала, что в нашем убежище в это время началась сильная вибрация, люди запаниковали, решив, что было попадание в дом над ними, ломанулись к выходу, устроили давку и драку. В общем, большая удача, что я туда не попала.
Ладно, в этот раз меня не выбрали, но я наконец-то сказала вслух «мне очень страшно». И сразу стало проще признать, что я сильно не в порядочке.
За последующий день я умудрилась
1) выскочить в убежище, забрав обе связки ключей, так что Дима не смог уйти — дверь осталась открытой, но тогда бы котики разбежались;
2) упустить момент, когда Веничка ускользнул на лестницу, но Дима его вернул.
Поэтому я безоговорочно признала, что при звуках флейты слон теряет волю — я делаюсь безумна и не вижу ничего, кроме сияющей стрелочки на подземную парковку. И на этом пути легко могу затоптать ближних и свернуть себе шею. И можно не рационализировать своё поведение или пытаться быть приличным человеком (например, дожидаться, пока Дима наденет ботинки). Страшно — беги, хрен с тобой, на пень не наскочи.
Довольно обидно выяснить, что я не самурай на пути воина, а бешеный перепуганный кролик, но штош.
Затем я стала обнаруживать страх в теле и это даже забавно. Что я практически не сплю, это понятно. Но оказалось, я не расслабляюсь, даже когда валяюсь в постели или сижу в кресле. Чем бы я ни занималась, фоном постоянно проигрываю цепочку движений: вот сейчас заорёт телефон, и я повернусь, встану, дотянусь до кроссовок, надену платье, возьму рюкзак и совершу ещё миллион разных мелкий действий. Я об этом только думаю, но мышцы как будто уже делают микродвижения, и к утру ноги вдруг начинают болеть, как если бы я полдня лезла в гору.
И это не говоря о том, что сознание постоянно занято ожиданием сигнала, отслеживанием новостей, которые могут предвещать обстрел.
Но я всё равно сопротивляюсь мысли, что это страх — нет же, я не столько ракеты боюсь, сколько вот этих резких моментов, когда надо вскакивать и бежать. Если бы система оповещений была надёжной, если бы кое-кто быстрей обувался…
Но честно говоря, это именно он, страх, во всём его разнообразии, гуляет у меня в крови и лишает последних мозгов. Единственная храбрость, которая у меня остаётся — способность признать это вслух. — Когда всё это кончится, мы с тобой ляжем и проспим сутки. — Главное, мы первым делом дерзко снимем ботинки.
……
«Мы теперь обязательно гуляем по вечерам, в пятницу посетили кафе, банк и парковку, а в субботу только парковку, зато два раза. Для спонтанных выходов я выбрала свободное шелковое платье от BGN на голое тело. Подумав, добавила к образу трусы — когда садишься на пол, может случиться бьюти-казус. В качестве аксессуаров выступают лиловый коврик для йоги и большое хлопковое парео с принтом в виде черепов», — написала я вчера в телеге, потом сходила в душ, в зум, запуталась, надевая платье на влажное тело, и снова пошла на парковку. Там оказалось, что рано расхвасталась, трусы всё-таки забыла. Сидела, прикрывшись шалью, но атака отложилась на неопределённое время, и мы вышли «быть рядом с защищённым пространством». Я села на бордюр, потом легла на коврик и подумала, что мама была удивительно прозорлива в своих прогнозах — «будешь валяться под забором без трусов». Луна почти полная, в воздухе тонко и сладко пахло… …дохлой крысой»