О маленьких людях, к которым мы можем быть добрее.
Мне он как-то сразу понравился.
Когда мы переехали в этот двор, практически в первый день я заприметил его: маленький, коренастый таджик, в дедушкиных великоватых штанах (почему-то именно так кажется), в бесцветной серой рубашке и в вечной оранжевой жилетке ЖЭУ. Подтягивая на плоское пузо спадающие штаны, он шевелит щёточкой усов под носом…
Я не знаю как его зовут — не доводилось случая сталкиваться-беседовать, хотя не исключаю, что рано или поздно это произойдёт. В общем, для себя я назвал его Солибаб. Почему? В голове переварилась каша детских впечатлений от сказки «Али-баба и сорок разбойников», от какой-то песни прошлых лет, в которой по-восточному протяжно выводилось женское имя Солидад… Одним словом, в результате в моей голове-плавильне как-то само собой родилось имя — Солибаб. «Нарекаю тебя…», в общем.
Итак, практически с первого дня после нашего переезда, я стал невольно за ним наблюдать: его очень хорошо видно из окон, которые выходят во двор, и когда я пью утренний чай, я имею возможность смотреть за незамысловатой жизнью этого скромного работяги.
Солибаб тихий, юркий, ответственный. Он производит давно выветрившееся впечатление, что работу можно делать хорошо, с симпатией, какая бы работа это ни была. Он очень внимательно, не для галочки, цепко сметает бумажки. Что-то несметающееся берёт неленивыми юркими руками и двигается дальше. При этом, он производит поразительное впечатление старательного честного комбайна: кажется, что поручи ему, он с такой же тщательностью раскладывал бы эти бумажки на газон — настолько правдивая исполнительность сквозит в его движениях. Не рабство, а честное отношение к работе, которую поручили.
Помимо обязанностей дворника Солибаб в течение всего дня выполняет всякие разные мелкие дела по двору — наверное, он числится кем-то вроде разнорабочего в нашем ЖЭУ, не знаю. Но его оранжевая, чуть замусоленная от трудов жилетка, мелькает в разных уголках обширного двора, и (что удивительно — только сейчас осознал!) в целом его присутствие настолько поддерживает огонёк чистенькой честной жизни в нашем дворе, что его, пожалуй, можно запросто назвать домовым нашего двора.
Солибаб не одинок. У него есть маленькая юркая подруга. По-восточному тихая, но по-женски она всё-таки открывает рот чаще, чем Солибаб. Просто потому, что я никогда не слышал, чтобы Солибаб вообще что-нибудь говорил. А она говорит. Но редко. И почти всегда это какое-то невыразимое шипение женского недовольства — огонь экспрессии на секунду прорывается и — ать!, всё, нету его, ничего не было… Она вновь что-то молча делает, красит поребрик или ещё что… Впрочем, по-моему, она не женщина Солибаба. Скорее сестра. Или просто судьба свела работать вместе… Не знаю.
Солибаб любит в редкие минуты отдыха сидеть на качели. Его ноги очень трогательно не достают до земли, а пластика заскучавшего школьника вызывает в моей душе тихую светлую улыбку — он настоящий!..
За те три месяца, которые я вижу его в окно, Солибаб ни разу не напился, ни разу не вышел на работу с тяжкого похмелья, ни разу не проявил себя чем-то, что разочаровало бы наблюдающего за этим маленьким честным таджиком, живущим в чужой стране неизвестно за какие коврижки… Мне почему-то кажется, что большую часть зарплаты он отсылает своей маме, но это уже лирические домыслы.
А проза жизни такова. На днях Солибаб вышел с утра к отправной точке своего рабочего маршрута — к маленькому пятачку возле качели. Поставил метлу и огляделся. Всё вокруг было как-то особенно гадко загажено мусором — видимо, малолетняя шпана вечером присела «попить пивка»: пластиковые бутылки, скомканные жестяные банки, бычки без счёта… Солибаб со вздохом поднял опрокинутый мусорный бачок (мешал он кому-то, что ли?!), взялся за метлу и долготерпимо принялся за новый рабочий день: метла направо, метла налево, цап бумажку, цап другую… Всё как всегда, но я почувствовал — что-то надломилось в душе Солибаба, у которого в голове, наверное, никак не укладывается: люди срут себе под ноги, прямо себе под ноги, на свою траву, на свою землю!.. Как так…
И мне в этот момент, со своей утренней чашкой чая, стало стыдно перед этим таджиком за пьяную шпану, которая по отношению к нему — мигранту — является «титульной нацией», мать-перемать…
Я знаю точно, что я НИ-КОГ-ДА не брошу бумажку во дворе. И больше того: знаю точно, что дам в тыкву тому, кто захочет обидеть Солибаба и его труд. Смешно? Русский готов дать в морду своим землякам за мигранта-таджика? Да. И только в этом случае я сам буду иметь право именоваться гордым званием «представитель титульной нации».